с которыми взрослые обычно разговаривают с больными детьми. Сережа вдруг поднял глаза и внимательно посмотрел ему в лицо. Хотя обычно всегда прятал взгляд. И это очень раздражало детей. Это была одна из причин, по которой его часто били.

— Поеду, — сказал Сереженька и опустил глаза.

Всю дорогу Сережа молчал. Он закрыл глаза и закусил губу. Моему ребёнку было плохо. А я ничего не могла сделать. Что может быть хуже для матери? Просто обняла его двумя руками и прижала к себе. Платон тоже молчал. Только поглядывал на нас в зеркало заднего вида. Я была ему очень благодарна, что он не пытается шутить, разрядить обстановку, а главное: что он не задает вопросов.

Машина затормозила у одноэтажного и очень красивого коттеджа. Платон быстро вышел из машины, открыл дверь и спокойно сказал:

— Я донесу тебя, Сергей. Стесняться меня не нужно.

Серёжа молча кивнул. Платон взял его на руки и зашёл в дом. Он шел так быстро, что я едва за ним поспевала. Мы пересекли просторную гостиную и вышли в зимний сад со стеклянными стенами, в центре которого располагался бассейн.

— Свет! — приказал Платон, и на потолке и стенах зажглись светильники.

Платон усадил Сережу на белый кожаный топчан. Я поспешно принялась раздевать сына.

— Здесь в углу ванна с гидромассажем. Сейчас включу подогрев, — Платон подошел к стене и нажал пару кнопок на серебристой панели.

В ближайшем к нам углу бассейна, в котором была устроена закруглённая ванна, зажурчала вода. На бортиках бассейна по всему периметру зажглись светильники. Я хотела помочь Сереже сесть в ванну, но Платон опередил меня. Поднял моего сыночка на руки, осторожно ступая, спустился прямо в одежде и обуви в бассейн, и усадил ребенка в теплую воду.

— Надя, присоединяйтесь к сыну, — он подошел к шкафу в углу, достал оттуда несколько пушистых белоснежных халатов, стопку полотенец и положил все это на топчан. — Понимаю, что без купальника вам неловко, поэтому можете завернуться в халат. У меня их много. С вашего позволения, пойду в душ и переоденусь. И подложите полотенце под голову Сергея. Он сейчас заснет прямо в ванне. Вон у него глаза слипаются.

— Да, конечно! Спасибо вам огромное, Платон!

— Пока не за что, — улыбнулся он. — Это все мелочи.

Он вышел. Я быстро сбросила одежду. Накинула халат и спустилась к Сереже. Свернула полотенце в рулон и подложила ему под голову. Сыночек облокотился о бортик. Его глаза были закрыты. Он уже дремал. Боль отступила в теплой воде. Я обняла его и положила его голову себе на грудь. Мы покачивались на волнах гидромассажа. Над водой поднимался пар. Вокруг бассейна были расставлены кадки с деревьями и яркими цветами. А за стеклом снова пошел снег. Через полчаса Сережа проснулся.

— Милый мой, как ты? Тебе ничего не болит?

— Нет, мам, — вдруг улыбнулся он. — Правда, не болит. Даже странно. В этот раз как-то быстро все прошло.

— А губа и синяки?

— Это ерунда, — отмахнулся он. — В первый раз, что ли?

— Вот это правильный ход мыслей, — Платон вернулся.

Он был одет в такой же, как у меня, пушистый халат. Мокрые волосы были зачесаны назад.

— Сергей, а ты плавать умеешь?

— Нет, — покачал головой Сережа. — Я только умею с надувным матрацем.

— Могу научить. Хочешь?

Сын нерешительно посмотрел на меня, словно спрашивая: можно ли? А я молчала. Потому что в первый раз в жизни мой сыночек поддерживал беседу с незнакомым человеком. Не говоря уже о том, что он позволил Платону взять себя на руки. Сережа не терпел чужих прикосновений. И врачи даже сначала думали, что у него аутизм в легкой форме. Потому что аутисты не терпят, когда к ним прикасаются не только чужие, но и свои. Потом оказалось, что это характерно для посттравматического синдрома. Но единственным человеком, чьих прикосновений он не боялся, была я.

Даже руки Димы он не очень любил. И когда Дима поднимал его, чтобы положить в ванну во время приступов, Сережа сильно напрягался. Сейчас он был совершенно расслаблен. Словно знал Платона много лет.

— Если хочешь, сыночек, буду рада, — я погладила его по голове.

— Отлично! — Платон улыбнулся и скинул халат.

Я сначала отвела взгляд. Чисто машинально. Дима терпеть не мог, когда я на пляже разглядывала мужчин и всегда злился.

— Че вылупилась? Своего нет? Сюда смотри! — он брал меня за шею и поворачивал мою голову так, чтобы я смотрела только на него.

Сразу после замужества мне это даже нравилось. Ревнует, значит, любит. А потом стало раздражать. Но спорить с Димой было бессмысленно. Платон подошел к нам и остановился наверху, возле бортика.

— Сергей, давай перелезай через бортик ванны в бассейн, — он пошел вдоль бортика.

Сережа подтянулся на руках и одолел бортик. А я смотрела на Платона. В одежде он выглядел просто спортивным и высоким. Но я даже не подозревала, что у него такое красивое тело. Потому что он худощавый. Дима у меня плотный, такой квадратный качок. У него все мышцы видны даже под пиджаками и свитерами. А Платон в одежде выглядел, как среднестатистический мужчина. Зато без одежды у него обнаружились широкая грудь, узкие бедра, длинные ноги, плоский живот. И даже с кубиками. И литые мускулы. Хоть и не выпирающие, как у моего мужа. Такие сухопарые и жилистые тела бывают у пловцов или у тех, кто занимается восточными единоборствами

Я поймала внимательный взгляд Платона и поспешно опустила глаза. Сейчас подумает черт знает что! Навоображает там себе, что я его рассматриваю. Хотя да. Я его рассматриваю. Если честно признаться самой себе.

Платон положил Сережу на воду, подложил под него руки и медленно пошел в другой конец бассейна. Сережа изо всех сил греб руками и по-собачьи болтал ногами в воде.

— Дыхание держи! Держи дыхание! Голову подними, не опускай, а то нахлебаешься воды. Вот так, хорошо, — подсказывал Платон.

Я смотрела на своего ребенка и видела, что ему хорошо. И не понимала: почему ему не может быть так же хорошо с отцом?

— Мам, я плыву! Ты видишь? Я плыву! — Сережа задыхался, но продолжал упорно барахтаться.

— Вижу, вижу! Ну хватит уже. Тебе потом ноги и спина разболятся с непривычки.

— Это да, — подтвердил Платон. — На первый раз хватит.

Мы вытерлись, оделись и перешли в гостиную.

— Сейчас бы поесть! — мечтательно сказал Платон. — Но холодильник — это самая уязвимая часть дома, — рассмеялся он. — Там строгий минимализм: белый цвет и пустота. Предлагаю заказать что-нибудь. Пиццу любишь? — обратился он к Серёже.

— Люблю, —