* * *

В личной яхте губернатора Эрада Тареты было пять палуб и семь кают. Чеславу досталась хозяйская, простиравшаяся от борта и до борта; в каюте было сорок метров длины, двуспальная кровать величиной с татами и два пузырьковых душа с отдельно установленной гравитоникой. Когда Пять Тысяч летели к Лене на смерть, они вряд ли знали, какова будет личная яхта губернатора Лены.

Как и большинство кораблей такого класса, яхта имела две ступени: гиперблок с линейным ускорителем и тремя привязанными к нему палубами (сад, каюты и камбуз) и стыкующийся с ним космоатмосферный челнок, обладавший, кроме плазменных движков, еще и вакуумным парусом. Когда челнок уходил на планету, гиперблок оставался на орбите; времени на стыковку уходило не больше пяти минут.

Капитанский мостик был отделан хромом и чианским янтарем. Кресла пилотов были обтянутыми псевдоживым мехом, и когда Денес забрался на ручку кресла, на котором сидел Чеслав, мех заурчал и замурлыкал. Почему-то под Чеславом мех не мурлыкал – может, умел ловить эмоции.

На экране перед курсантом Службы Опеки висела рубка эсминца, с которым они разминулись в небе Харита: командир за коммпультом и белый барр в кресле второго пилота. Впрочем, ни человек, ни барр Чеслава не интересовали. Его интересовал ввинчивающийся патрубок кислородного шланга, болтавшегося под ручкой пилотского кресла. Патрубка, собственно, тоже не было видно, но кресло второго пилота было развернуто на тридцать градусов по отношению к комму, и патрубок отражался на одном из экранов.

Чеслав знал, что на патрубке должен быть вырезан идентификационный номер борта. В Высшей Школе учили таким вещам.

Сначала Чеслав просто пытался высмотреть номер в ручном режиме, вглядываясь в экран до боли в глазах, пока изображение не распадалось на отдельные точки, только чтобы не думать о чем-то другом. Например, о том, что в пяти метрах по вертикали, в затканной цветами и шелками каюте сидит загадочное существо, еще недавно напоминавшее таира, – а сейчас понемногу растекавшееся по полу во что-то, удивительно напоминавшее загустевший малиновый кисель, который завхоз по кличке Полторы Глотки норовил впихнуть в курсантов каждый день; в конце концов пришла проверка, и Полторы Глотки исчез вместе с киселем. Новый завхоз сначала выдавал на десерт шоколад и печенье, а через полгода опять перешел на кисель.

Чеслав покривился, вспомнив о киселе, и приказал компьютеру прогнать картинку через фильтры. Цифры на экране перемалывали друг друга, но номер не определялся. Данных было недостаточно.

Денес подался вперед и смотрел на комп так внимательно, словно по нему шел мультфильм.

– Он неправильно работает, – сообщил Денес.

– Почему?

– Когда ты просишь его сложить числа, он все время дает одинаковый ответ.

– А что он должен делать? – удивился Чеслав.

– Чеслав, но как он может давать одинаковый ответ, если он складывает их в разное время?

С тихим шелестом раздвинулись двери рубки. Эйрик ван Эрлик, в серебристом комбинезоне, подтянутый и невозмутимый, прошел между приборов и наклонился над Денесом.

– Иди поспи, – сказал ван Эрлик. – Келен покажет тебе каюту.

– Я не хочу спать один, – заявил Денес.

– Можешь спать в моей каюте, – поспешно сказал Чеслав.

– Я не хочу спать с тобой, – сказал мальчик, – я буду спать с Келеном. Я буду спать на Келене. Это удобно.

Перед глазами Чеслава встало кошмарное видение. Маленький мальчик, во сне погружающийся в студень чужой протоплазмы.

– Он мягкий. А ты жесткий, – сказал Денес, – почему мы жесткие, а?

– Иди спать, – сказал ван Эрлик.

Денес рассмеялся и побежал прочь, шлепая белыми носочками по травке, украшенной гербом империи. Трава на этой яхте росла прямо из пола.

Ван Эрлик устроился в соседнем кресле. Гладкое смуглое лицо ничего не выражало. Тень его на переборке была похожа на изломанного паука.

– Так, значит, ты сын Трастамары, – сказал пират.

– И что это меняет?

– Довольно много. Твой отец может поменять твою жизнь на жизнь моих людей.

Чеслав покачал головой.

– Полковник Трастамара понимал, что ты можешь проверить генную карту. Он велел передать тебе, что это ничего не изменит.

Глаза ван Эрлика сузились.

– Даже если я подробно объясню полковнику, как именно ты умрешь?

– Ты согласился с моим отцом не потому, что он сломал тебя или купил. А потому, что он дал тебе возможность отомстить принцу Севиру.

Чеслав подумал и добавил:

– Не думаю, что ты ненавидишь кого-нибудь больше Севира.

Ван Эрлик помолчал, а потом спросил:

– Ты понял, кто атаковал нас на Харите?

– Тяжелый эсминец класса «Катана». Масса покоя – двести сорок тысяч тонн. Фальшивый транспондерный код; его позывные соответствуют торговому сухогрузу UP-375-dj, порт приписки – Суак. Досмотровая служба крупной планеты имеет два-три таких корабля; в ОФИ их пять тысяч. Их как грязи. Конечно, если они попадутся с фальшивым транспондерным кодом…

– Я не про корабль. Я про экипаж. Кто был на мостике?

– Два человека. Барр. Локр.

– Барр с целым носом, заметь. Полноценный барр никогда не подчинится человеку. А локры сходят с ума, едва им зачешется. Да и люди… не очень-то любят ксеноморфов. Так что же объединило этот… зоопарк?

Стажер Службы Опеки закусил губу. Шесть часов вахты он провел, гоняя по экрану снимки сторожевика и пытаясь разглядеть маркировки. Ему не пришло в голову подумать о команде.

– Что же?

– Дети Плаща, - сказал ван Эрлик.

Чеслав Трастамара побледнел. А ван Эрлик усмехнулся и добавил:

– У меня для тебя плохие новости. Четыре часа назад в небе над Баррой была атакована орбитальная крепость «Возмездие». Предварительные потери: семнадцать кораблей общей массой покоя семьсот тысяч тонн. Погибли восемь тысяч человек. Корабль, атаковавший базу, передавал транспондерный код «Эдема». При нападении были использованы гипербоеголовки «Борей-М». Модернизированные. «Борей-М» был установлен только на «Эдеме». Якобы.

И с этими словами пират мягко встал и вышел из рубки.

* * *

Сто тридцать лет назад император Чеслав издал закон, согласно которому ни одно здание на Митре не могло превосходить высотой императорский дворец.

Это был единственный закон в истории человечества, который нельзя было нарушить из-за законов природы, ибо шпиль императорского дворца представлял собой башню орбитального лифта и уходил вверх на высоту в четыре диаметра Митры, то есть на пятьдесят три тысячи километров, с таким расчетом, чтобы приставший к его причалам корабль мог бы по инерции уйти в открытый космос.