Я училась на факультете восточноазиатских исследований в Университете Дарэма. Мне нравились традиции и опыт – небольшие группы, приветливые преподаватели, аудитории, расположенные в старинном викторианском здании, ряды книг с иероглифами кандзи на переплетах (как я мечтала когда-нибудь их прочесть!), Восточный музей по соседству, наполненный тканями, деревянными гравюрами и другими экзотическими артефактами. Мы учили не только язык, но и этикет посещения японских домов, смотрели мультфильмы Миядзаки, а по четвергам окунали кисточки в блестящую черную тушь и рисовали кандзи на рисовой бумаге под звуки классической музыки. Японский язык – это песня, и мне нравились ее звуки. Вот только петь удавалось не очень хорошо.

С первого же словарного теста путь мой лежал от неудачи к неудаче. Я так плохо сдала экзамены за первый курс, что один из старших лекторов вызвал меня в кабинет и мрачно объявил, что факультет не считает возможным отправить меня в Киото по результатам экзаменов. Что? Разве они не понимают? Да я же поступила сюда только для того, чтобы жить в Японии! Мне нужно это приключение. Я умоляла, просила, заверяла, что со всем справлюсь, как только получу возможность погрузиться в язык и культуру. Каким-то чудом это сработало, и через несколько недель я уже сидела в самолете, летевшем на восток. Сомнения лежали в чемодане рядом со словарем кандзи и запасом одежды на целый год.

Пробираясь по аэропорту Кансай, я видела указатели, которых не могла прочесть, слышала разговоры и объявления, которых не понимала. Меня поразило осознание того, что люди действительно разговаривают на языке из моих учебников. На том самом, который я учила долгими часами, вместо того чтобы читать выпуски новостей на университетском радио или собирать в кампусе сплетни для студенческой газеты. А потом я встретила свою хозяйку, которая говорила только на диалекте Киото, и других членов семьи – никто не говорил по-английски. И тут вдруг стало ясно, что мне нужно взять себя в руки, если хочу прожить следующий год здесь.

Если представить мое лингвистическое путешествие в виде графика, то началось оно с нуля в крайнем левом углу, потом судорожно задергалось, а потом стало неуклонно ползти вверх в течение года, что я прожила в Киото. Линия поднималась в периоды высокой мотивации и опускалась, когда опускались руки. Почти половину времени она оставалась на одном уровне, но поднялась с приближением экзаменов и продолжала подниматься по возвращении в Англию, где предстояло защитить диплом. К окончанию университета я чувствовала себя довольно уверенно, но потом меня ожидал полнейший шок. Я начала работать в Японии и увидела, что вертикальная ось уходит ввысь гораздо дальше, чем ожидалось. То, что казалось вполне приемлемым и приличным, оказалось вовсе не таким уж хорошим, когда пришлось переводить вживую, на больших сценах, для губернаторов, послов и ведущих спортсменов. Я все записывала на диктофон и слушала снова и снова, пока не начинала понимать каждое слово. Усердно переводила газетные статьи и записывалась на все курсы по культуре Японии. Заводила множество друзей. И все это время меня швыряло от гордости к отчаянию и обратно. Я понимала, что прошла большой путь, но пройти предстояло еще больше.

Со временем я начала осознавать, что могу сделать только то, что в моих силах и что позволят средства, которыми я располагаю. Можно подготовиться наилучшим образом, а потом нужно только собрать все силы – в идеале, хорошо отдохнуть и взбодриться, – чтобы выступить в полную силу. И каждый раз, когда я это делала, то чувствовала себя лучше, узнавала больше, а уверенность моя росла. Конечно, были моменты, когда уверенность вновь рушилась, но я собирала волю в кулак и шла дальше.