Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы стояли, ошарашенные победой. Кровавый запал понемногу исчезал, пока мы счастливо и свободно переглядывались. Но тут нас прервал горестный женский крик.
Обернувшись, я увидел, что мисс Джейн осела на землю; светлый воротничок ее платья потемнел от крови. Должно быть, когда она оказалась одна против монстра, тот успел когтями рассечь ее нежное горло. Содрогаясь от слез, Мина пыталась зажать страшную рану; тут же ее сменил я. Но даже мой врачебный опыт тут был бессилен.
Джейн из последних сил улыбнулась, потянулась коснуться щеки подруги. Этот трогательный жест заставил содрогнуться даже нас с Квинси, людей, видавших и смерть, и кровь, и раны; на залитой слезами щеке осталась бордовая полоса. Через секунду всё было кончено. Джейн Харкер умерла с улыбкой на лице.
Никто не смог сказать ни слова. Каждый из нас, мужчин, осознав, с каким злом он столкнулся, готов был в этот день отдать жизнь, если понадобится спасти нашу дорогую Люси. Но увидеть смерть юной девушки, смерть столько кровавую и жестокую, нет, это выше моих сил!
Мисс Мина безутешно рыдала дольше часа, обняв бездыханное тело подруги. В итоге нам пришлось силой увести ее в дом и заставить выпить хотя бы воды. Мне безумно жаль эту девушку, что так много волновалась и так долго ждала подругу, чтобы тут же ее потерять навсегда. Я не хочу думать, что в эту ночь любой из нас мог потерять кого-то близкого.
Но хуже всего то, что, если бы не догадки мисс Мины и не ее нервная настойчивость, мы бы далеко не сразу догадались, что же изводит бедняжку Люси. Возможно, я бы даже не написал моему другу и не получил его ценных советов. Тогда бы точно погибла мисс Люси, ее мать и, вероятно, еще множество других безвинных людей, кого этот монстр выбрал бы своей добычей.
Храбрость мисс Джейн и чуткость мисс Мины спасли нас всех, и вот что они получили в ответ. Мисс Люси и мисс Мина решили, что расскажут всем, как во время вечерней прогулки подруга заступилась за них, отогнав стаю бродячих собак, чтобы для всех, кто не знал наших обстоятельств, мисс Джейн также представала во всем своем бесстрашии и самопожертвовании.
Дневник Мины Мюррэй
30 августа.
Прошел ровно год.
В конце сентября Люси и Артур поженились. Свадьбу пришлось отложить из-за смерти лорда Холмвуда, случившейся в первую неделю сентября. Миссис Вестенра увидела свадьбу дочери, но вскоре тоже покинула нас.
Сейчас у четы Холмвудов подрастает чудесная дочка, которую супруги в едином порыве решили назвать Джейн. Я не могу без слез писать об этом.
Доктор Сьюард рассказал мне, что Рэнфилд пошел на поправку. После смерти графа его помутнение быстро развеялось, что еще раз убедило доктора в мистическом происхождении этой болезни. Это в определенной мере опечалило доктора, который надеялся сделать открытие посредством своих наблюдений за странным пациентом.
Люси продолжает аккуратно – нет, совсем не аккуратно, очень прямолинейно! – намекать мне, что и мне пора бы присмотреться. Она перестала рекомендовать мне доктора Сьюарда и теперь сватает нашего общего друга мистера Морриса. Люси надеется, что жизнерадостный американец сможет если не развеять мою тоску, то хотя бы отвлечь своими постоянными историями о путешествиях и героических событиях. И я не спорю, он прекрасный рассказчик…
Мне кажется, год назад умерла и какая-то частица меня. Теперь я кажусь себе и вовсе неспособной на любовь или счастье, словно те жуткие женщины из замка.
Только записав эту мысль, я смогла в полной мере осознать ее. Граф Дракула, которого мы столь ужасной ценой победили, не был единственным в своем роде! В его замке остались подобные ему монстры, а здесь, в Англии – некие «друзья», что посоветовали графу переезд.
Я должна немедленно написать доктору Ван Хелзинку! Заметил ли он? Или был опьянен горькой победой, как и все мы?
Телеграмма Ван Хелзинка, Амстердам, Вильгельмине Мюррэй, Лондон
2 сентября.
Получил телеграмму. Жду вас в Амстердаме, смелое дитя.
Странная история об исчезновении Эмилии Хайд
Начинающий адвокат мистер Утерсон выглядел крайне суровым человеком. Он никогда не улыбался, говорил холодно и только по сути. Но при этом суров он был исключительно по отношению к себе. Он пил джин, чтобы заглушить этим напитком своё пристрастие к вину, и на протяжении целых двадцати лет не посещал театров вопреки сильной любви к спектаклям. Но к окружающим Утерсон был более чем снисходителен. Он куда охотнее помогал людям, чем осуждал их, а потому нередко оказывался последним советчиком людей, что идут ко дну из-за своих ошибок или по чужой злой воле. И, что самое важное, Утерсон не менял своего отношения к таковым знакомым, какие бы подробности их несчастных жизней ни довелось ему узнать. Причем отношение такое вовсе не затрудняло Утерсона – при всей своей суровости он был человеком добродушным.
Как и многие другие люди, он заводил дружбу с теми, кого послала ему судьба. Так дружеский круг Утерсона составляли в основном его родственники и давние знакомые. Так одним из близких друзей Утерсона оказался его дальний родственник Энфилд. Многие ломали головы, как могли сойтись столь непохожие друг на друга люди, а, встретив их во время их воскресных прогулок, и вовсе оказывались в замешательстве: такими мрачными и молчаливыми виделись им Утерсон и Энфилд в обществе друг друга. Тем не менее, оба они очень ценили эти прогулки и ради них отказывались не только от других воскресных развлечений, но также откладывали и деловые планы.
Как-то раз они свернули на небольшую улочку близ торговой части Лондона. Это была спокойная, ничем не примечательная улица, с обитателями в меру зажиточными, но всё же далеко не богатыми. Она привлекала взгляды прохожих разве что своей чистотой и аккуратностью, выкрашенными ставнями и вычищенной медью дверей.
Мистер Энфилд и мистер Утерсон неторопливо прогуливались по этой улочке, когда Энфилд указал тростью на небольшое окно одного из домов и сказал:
– Взгляните на это окно.
Дождавшись, когда собеседник поднимет голову, Энфилд продолжил:
– В моем уме оно соединяется с очень странной историей.
– Неужели? – откликнулся Утерсон после некоторой паузы. – Что же случилось?
– Не так давно довелось мне пройти по этой улице. Мне было некуда спешить, и, вероятно, потому я и начал лениво разглядывать дома, что меня окружали. В этом