стремилась длительное время, а потому даже самые отъявленные скептики не верили, что исчезновение её может быть случайным или добровольным. Другой интересной особенностью этого дела было то, что никто не мог точно сказать, когда же пропала доктор Хайд. Газеты с восторгом печатали подробности, устраивая целые расследования. Как выяснили журналисты, ещё несколько месяцев назад Эмилия Хайд перестала устраивать личные встречи и появляться в Академии, но при этом вела активную переписку с рядом ученых, содержание которой не позволяло предположить, что письма могли быть написаны заранее. При этом не нашлось никого, кто видел бы женщину лично позднее, чем за два месяца до пропажи. А оплата квартиры, где жила Эмилия Хайд, перестала поступать за несколько недель до первого сообщения в полицию. Именно домовладелец и обратился к полицейским, желая стребовать штраф с нерадивой квартирантки.

Эти новости заставили мистера Утерсона снова вспомнить о странном завещании. Особенно тревожило его примечание о «внезапном исчезновении», совершенно нетипичное для такого рода документов и при этом ставшее пророческим. Мистер Утерсон не верил в мистические материи, но это не уменьшало его волнений. Усиливающиеся с каждым днем переживания подтолкнули адвоката принять щекотливое решение. Хоть Утерсон и не любил полагаться на кого-либо, кроме себя, теперь он явственно нуждался в добром совете. Ему казалось немыслимым обратиться к кому-нибудь прямо, но он надеялся, что сможет исподволь получить

толковое мнение по интересующему его вопросу. Именно поэтому одним тихим вечером Утерсон расположился в кресле у камина, а мистер Гест, его клерк, занял второе кресло. Между мужчинами стояла бутылка старого вина. Вся комната, освещенная теплыми отблесками пламени, дышала уютом. За окном гудел холодный ветер и шумел большой город, жизнь которого шла своим чередом, и это на контрасте придавало атмосфере теплой комнаты ещё большую гостеприимность. Возможно, дело было в этом тепле и в бутылке вина, подошедшей к концу, возможно, в том, что у адвоката ни от кого на свете не было меньше тайн, чем от своего клерка, но Утерсон задумался о том, какой хорошей идеей было бы рассказать гостю о завещании и узнать о его выводах. К тому же Гест отлично разбирался в почерках, а потому не нашёл бы ничего странного в том, что ему покажут текст, написанный рукой пропавшей девушки. Прочитав же странный документ, клерк обязательно бы высказался на этот счет – это и было главной целью Утерсона. Он надеялся получить какой-либо комментарий, который смог бы подтолкнуть ход его мыслей.

Решившись, адвокат произнёс:

– Странное дело с этой пропавшей дамой.

– Действительно, это происшествие – одна сплошная загадка, – отозвался Гест. – Но нельзя сбрасывать со счетов вероятность того, что мы имеем дело с импульсивной особой, внезапно покинувшей город. Насколько мне известно, родственники не объявляли её поиски, и даже вовсе не выходили на связь с газетчиками.

– Мне бы хотелось узнать, что вы скажете о её почерке, – продолжил Утерсон. – У меня есть документ, написанный ею. Возможно, посмотрев на него, вы сможете явственно определить, могла ли эта леди спонтанно сбежать из города.

Утерсон принес из сейфа папку и, отложив записку мисс Джекил, подал документ гостю. Гест принял исписанные листы со страстным любопытством и затих на несколько минут.

– Зачем же вы пытаетесь обмануть меня? – внезапно с неудовольствием спросил Гест.

– Позвольте, но я совершенно искренен с вами, – с удивлением в голосе ответил Утерсон.

– Разве весело вам так упорно делать вид, что вы знаете не больше меня, когда вас связывают с пропавшей совсем не деловые отношения? – С этими словами Гест поднял записку с отказом Гвенет Джекил.

– Вы ошиблись, друг мой. Это письмо написала совсем другая девушка, – твёрдо сказал Утерсон.

– Я поверю вам, если вы настаиваете, – ответил Гест, а затем пояснил свои подозрения: – Но я вижу между этими почерками большое сходство. Я скажу больше, они во многом абсолютно одинаковы. Отличие в них только одно: в завещании буквы сильно наклонены влево, так, будто писавшая это пыталась изменить свой почерк, поставив руку непривычным образом.

Весь оставшийся вечер Утерсон был крайне задумчив. Разговор, что должен был помочь ему, породил лишь новые тревоги. Адвокат задумался, что мог бы значить тот факт, что завещание Эмилии Хайд на самом деле было написано рукой Гвенет Джекил. Если раньше Утерсон сомневался, не могла ли мисс Джекил пасть жертвой хитроумных манипуляций подруги, то теперь он впервые задумался, не была ли жертвой именно пропавшая Эмилия Хайд.

Через два дня Утерсон получил приглашение Ленайона, который просил друга прийти как можно скорее. Адвокат прибыл, как только ему позволили дела. Его тут же приняли, доктор выглядел взволнованным и несколько больным. Утерсон был готов поручиться, что лишь молодость помогла его другу остаться на ногах, иначе эмоциональное потрясение обязательно подкосило бы Ленайона. Утерсон был готов немедленно выслушать друга, но тот лишь нервно ходил по комнате, не в силах собраться. Наконец он остановился и, взволнованно взмахнув руками, начал:

– Вчера служанка из дома Джекилов принесла мне письмо Эмилии Хайд. Когда я спросил ей, откуда она взяла письмо, написанное человеком, пропавшим недели назад, она рассказала мне сущую нелепицу: якобы письмо лежало на полу перед комнатой мисс Джекил, но из-за закрытой двери с ней говорила доктор Хайд, которая и приказала ей отнести его мне. Дальше она начала рассказывать вещи, которые показались мне совершенно сумасшедшими. Она сказала, что Гвенет Джекил давно уже не она сама, а какая-то мошенница, выдававшая себя за мисс Джекил. По её словам, после болезни девушка сильно изменилась, включая цвет глаз и характер, но обрадованные чудесным выздоровлением родственники закрыли глаза на все странности. Теперь же, уверяла меня служанка, мошенница нашла себе новую жертву и скоро расправится с доктором Хайд, чтобы завладеть её открытиями, что должны принести злодейке много денег, поскольку, как всем известно, ученые Королевской Академии всегда крайне богаты. Я отослал её, не желая больше слушать глупости. Но, когда я прочел письмо, я понял, что эта женщина, возможно, была единственной зрячей среди слепцов, пусть её знаний и не хватало для того, чтобы понять, что именно она видела.

Закончив свой рассказ, Ленайон передал Утерсону короткую записку, которая прилагалась к письму:

«Уважаемый Ленайон, когда эта записка будет у вас в руках, я исчезну. Сейчас я не могу точно сказать, при каких обстоятельствах, но знаю, это случится; все обстоятельства указывают на то, что мне осталось недолго. Наша с вами переписка не выходит за рамки научных прений, но, уверяю вас, именно научный вопрос и станет причиной моего скорого исчезновения. Если вы захотите