– Если Вайнона начнет выглядеть подавленной, дай мне знать и скажи, как это исправить, – сказал он.

– У тебя все отлично получалось целый день, Броэм. Ты используешь меня как щит, но тебе просто нужно привыкнуть быть с ней наедине.

Эта мысль явно встревожила его.

– Нет и еще раз нет. Если сейчас все хорошо, это не значит, что так и дальше будет. Ты не понимаешь. Я всегда думаю, что все здорово, пока ей не надоест. Ты нужна мне. Я все испорчу, я знаю это.

– Окей, дыши, – сказала я. Этот птенец явно был не готов покинуть родительское гнездышко. – Буду здесь, пока тебе это необходимо.

– Спасибо, спасибо огромное, но можешь, пожалуйста, отойти? Вайнона вернется через минуту.

Расстроенные, мы направились в популярное место у водопада Маттерхорн. По крайней мере, в этот раз он сказал «пожалуйста».

Оставшаяся часть дня прошла практически так же. Мы тащились за Броэмом, сопровождая его на аттракционах и покупая еду всякий раз, когда проходили мимо палаток. У нас даже нашлось время купить Эйнсли блестящие розовые ушки Минни, и по правде говоря, даже если бы они оказались отвратительно дорогими и их цена была сравнима со стоимостью груды одежды в магазине Дженни, я не лгала, когда уверяла сестру, что мы можем себе это позволить. Вы бы только видели выражение ее лица, когда она делала селфи с ними.

Что же до Брук и Рей, я была спокойна как удав. Лишь проверила несколько десятков раз телефон в ожидании сообщения. И думала, что они могут делать, максимум два или три раза в минуту. К вечеру, когда мы достигли «Калифорнийского Приключения», я все еще не получила ни одного сообщения от Брук, но старалась думать оптимистично. Конечно, если бы между ними что-то произошло, Брук непременно написала бы мне, когда отлучилась в ванную. Даже если бы она думала, что это что-то вот-вот должно случиться, она обязательно поделилась бы. Так что, возможно, все пошло по платоническому пути.

А нам с Эйнсли требовалось продержаться еще несколько часов, пока Броэм и Вайнона будут на свидании в парке «Мир Света». И либо все закончится романтическим моментом, либо у Вайноны хотя бы сложится положительное мнение о Броэме. И потом я смогу поехать домой и поговорить с Брук, обсудив все детально.

Когда мы катались на аттракционе рафтинга, все пошло не так.

Началось с того, что Эйнсли захотела в туалет почти в тот момент, когда нам нужно было спускаться на воду. Броэм и Вайнона уже спустились, и очередь была на удивление короткой, поэтому я попыталась уговорить ее потерпеть, но она настаивала на своем. И, конечно, пока мы отходили на две-три минуты, в очередь встали несколько десятков людей, отделяя нас от нашей цели больше, чем на пятнадцать минут.

– Придется пропустить это, – сказала я Эйнсли, как только она появилась. – Они будут здесь через минуту.

– Но это мой любимый аттракцион, – надулась Эйнсли. – У них все было в порядке весь день. Может, просто напишешь Броэму, что мы немного опаздываем? Мы заслуживаем посвятить себе минуту.

Я не могла сказать «нет» на ее щенячий взгляд. И кроме того, она была права. Броэм использовал меня как щит весь день. В действительности я не была ему нужна. Поэтому я воспользовалась ее советом и написала Броэму о нашем местонахождении. Нам потребовалось полчаса, чтобы пройти всю очередь. И к тому моменту, когда мы уже спустились с горки, наполовину промокшие, пахнущие хлоркой и дрожащие от прохладного вечернего ветерка, меня охватил приступ вины. Все-таки Броэм заплатил нам, чтобы поехать вместе. Вероятно, нам нужно было потратить немного времени, чтобы обсудить мои перерывы.

Эйнсли напевала «Песню не дня рождения», пока я доставала телефон из водонепроницаемого рюкзака – к счастью, потому что мне пришлось хорошо поплескаться, – и проверяла сообщения.

Пять оповещений. Самое последнее было от Брук.

Все мысли о моей вине и о местонахождении Броэма испарились. Мои ноги стали ватными, а в щеках ощущалось покалывание. Я чувствовала себя загнанной, будто врезалась в стеклянную дверь.

– Что? – спросила Эйнсли.

Без слов я показала ей сообщение.

– Дерьмо.

Я не могла ответить. Я была ошеломлена, все плыло перед глазами. Я оставила Брук одну, чтобы сопровождать Броэма по всему Диснейленду без веской причины, выслеживая его и его подружку, чтобы давать советы, хотя это и не требовалось, а сейчас я потеряла Брук. Я потеряла ее. Она могла сидеть рядом со мной, и это я могла расчесывать ей волосы, быть той, к кому она повернулась бы в страшный момент и поцеловала. Но я находилась здесь, а рядом с ней была Рей. Мое дыхание участилось, и глаза наполнились слезами.

– Ладно, подожди, – сказала Эйнсли. – Давай найдем куда присесть.

– Нет, – выдавила я сдавленным голосом. – Надо найти Броэма. Нам надо…

– Броэм может подождать. Так, разблокируй телефон. Я напишу ему. Мы ненадолго.

Люди смотрели на меня, когда я шмыгала носом, а слезы катились по щекам. Я вытерла их кулаком, пытаясь привести себя в порядок. Наверное, я была самым большим ребенком, который когда-либо плакал посреди Диснейленда.

– Тут нужны хлебные корзинки, – сказала Эйнсли, направляясь прямиком в кафе «Тихоокеанский причал». И она, кажется, понимала всю серьезность ситуации, потому что Эйнсли никогда особенно их не любила.

Эйнсли стала моим проводником, прокладывающим путь, а я зомби, шаркающим вдоль стен из красного кирпича пекарни Боудин и даже не поднявшим глаз, проходя мимо витрин, демонстрирующих внутренний вид пекарни. Когда я была маленькой, то приклеивалась к этим окнам и смотрела внутрь, казалось, часами, загипнотизированная золотисто-коричневым хлебом, умоляя родителей взять нас на экскурсию, чтобы наблюдать за слаженным процессом производства теста. Даже насыщенного дрожжевого запаха этого места должно было хватить, чтобы создать для меня уютную атмосферу. Хотя, как только мы дошли до светло-коричневых и голубых стен «Тихоокеанского причала» и мой желудок заурчал от одурманивающего запаха, в моей груди все сжималось.

– Собираешься позвонить ей? – спросила Эйнсли, когда мы встали в очередь.

– Сейчас не могу. Может, позже.

– Знаешь, с кем она может встречаться?

– Да. С Рейной из нашего ЛГБТ-клуба.

– Рейна с лицом французского бульдога?

Я выдавила слабую улыбку.

– Что?

– Она всегда так хмурится. – Эйнсли опустила брови и скорчила рожицу.

– Ну… да, ее я и имею в виду.

– Видишь? Видишь, как эффективно. Если бы я сказала «Рейна, высокая и с каштановыми волосами», мы провели бы целую ночь в догадках. Кроме того, я уверена, что она замечательная… когда узнаешь ее получше.

– Она отстой, – огрызнулась я. – Она всегда соревнуется с Брук и разговаривает с ней свысока, я никогда не слышала от нее доброго слова. Ни разу.