написанных венецианских портретов. Жаль только, что этот портрет висит в лондонской Национальной галерее, а не здесь, в Венеции.

Лоредан кивнул.

– Мой род прослеживается в Венеции до десятого века. Лореданы выигрывали все войны, в которых сражались. Это очень важно! Если бы Лореданы не победили турок, сначала в тысяча четырехсотом году, а потом в Албании, то турки пересекли бы Адриатику, заняли Ватикан и уничтожили христианство!

Граф Лоредан то и дело непринужденно переходил с английского на итальянский.

– В государственных архивах, – сказал он, – хранится переписка между римскими папами и дожами из рода Лореданов, причем в письмах мы читаем обращение к адресатам на «ты». Они были людьми равного положения, князьями. У меня есть копии. Я могу показать их вам. У меня имеется копия письма Генриха VIII Леонардо Лоредану, в котором английский король называет Леонардо «нашим дражайшим другом». Все это там есть, и это очень важно.

– А что касается дворцов Лореданов… – заговорил Питер.

– У нас есть несколько дворцов в Венеции, – гордо произнес граф. – Палаццо Лоредан на Кампо-Санто-Стефано, где Наполеон учредил Венецианский институт науки, литературы и искусств. Дворец Корнер-Лоредан, который является сейчас частью венецианского муниципалитета. Палаццо Лоредан-дель-Амбаскиатори – дворец, который Священная Римская империя арендовала у нашей семьи для своих посольств в Венецианской республике. Палаццо Лоредан-Чини на Кампо-Сан-Вио; этот дворец служил пристанищем дону Карлосу, претенденту на испанский трон. И… я говорил уже о палаццо Лоредан на Кампо-Санто-Стефано? Да, я говорил, что, ну да… Наполеон… институт… очень важно. Но самым знаменитым является палаццо Лоредан-Вендрамин-Калерджи, где Рихард Вагнер сочинил «Парсифаля» и умер. Теперь там находится муниципальное казино.

– Между прочим, это шедевр ренессансной архитектуры, – сказал Питер. – Вы можете его посетить и, когда будете там, попробуйте попытать счастья в игре. Правда, по закону мы не сможем вас сопровождать. До сих пор действующий статут запрещает жителям Венеции посещать муниципальное казино. Но мы можем проехать мимо палаццо на вапоретто, чтобы увидеть высеченный на фасаде девиз рода Лоредан: «Non nobis Domine non nobis» – «Не хвали нас, Господи». Это изъявление смирения весьма могущественной семьи.

– Герб нашей семьи, – продолжал граф, – высечен на многих зданиях Венеции. Например, на мосту Риальто и даже на фасаде церкви Сан-Марко. Это очень важно! Базилика – самое престижное место. Но из-за голубиного помета этот герб теперь почти не виден! Это парадокс. Ничтожные голуби как символические герои демократии! Прямо героические воины демократического крестового похода, призванного уничтожить любое воспоминание об историческом благородстве и величии.

Лоредан вскинул вверх указательный палец.

– Я написал книгу о демократии. Она называется «Демократия: великий обман?». Демократия вызывает у меня отвращение. От нее меня тошнит! – Он произнес это с сильным чувством, но не теряя при этом учтивой любезности. Оседлав любимого конька, он перестал говорить по-английски и окончательно перешел на итальянский: – Знаете, на чем зиждется демократия? На числах! Но, как всем известно, при нарастании количества ухудшается качество. У демократий гнилой фундамент, и ее качество год от года становится все хуже и хуже. Именно поэтому демократия получает неспособных лидеров, избираемых случайным образом. Было бы куда разумнее вручить бразды правления элитной аристократии людям, унаследовавшим представления о справедливости и достойном правлении от своих благородных предков. Это истина. Лучшие правительства всегда были при монархии или элитной аристократии. Это не раз подтверждалось исторически, генетически и биологически!

– Насколько я понимаю, – сказал я, – вы отсылаете нас к тому элитному правлению, какое существовало в прежней Венецианской республике.

– Ecco! Именно так! Правящая патриархия. Нас осталось очень немного. Род Барбариго угас. То же самое случилось и с Мочениго. Вымерли Пизани, построившие этот дворец. Та же судьба постигла Гритти, Дандоло, Фальеров, Сагредо и Контарини – восемь из ста двадцати дожей были из рода Контарини.

– Сколько же осталось семей, давших Венеции дожей?

– Все еще существует семья Градениго – это старинный род, но не очень значительный. И… дайте вспомнить… ах да, Верньеры. Да, еще Марчелло. Вас, наверное, заинтересует моя книга «Аристократия и государственное правление». Сейчас я пишу труд, доказывающий существование реальности! Готово уже две тысячи страниц.

Книга, посвященная реальности, написанная венецианцем, была любопытна для меня возможными поворотами. Лоредан, кажется, был готов пуститься в объяснения, но в этот момент жена потянула его за рукав.

– Ну… хорошо, в другой раз, – сказал он. – Но я пришлю вам экземпляр книги, в которой объясняю, почему демократия – это чистое мошенничество.

Уходя под нажимом тянувшей его и виновато улыбавшейся жены, он поднял руку, как бы для прощального жеста, но вместо этого вдруг растопырил три пальца:

– Три дожа!

Мы направились к высокому окну, выходящему на Гранд-канал. Роуз указала на пару, смотревшую в нашем направлении. Мужчина, тучный обладатель копны густых кудрявых рыжих волос, широко улыбался, демонстрируя редкие зубы. Женщина была темноволосой, стройной и явно моложе мужа.

– Это Алистер и Ромилли Макэлпайн, – сообщила Роуз. – Алистер очень близок с Маргарет Тэтчер. Он был казначеем консервативной партии во время ее премьерства. И еще он коллекционирует разные вещи. Например, такие серьезные, как картины Джексона Поллока и Марка Ротко, и менее серьезные – например, пастушьи посохи, тряпичные куклы и полицейские дубинки. Думаю, у него сейчас не менее девятисот дубинок. Ромилли обладает отменным вкусом и большой коллекцией одежды от Вивьен Вествуд. Собственно говоря, Макэлпайны не столько живут в Венеции, сколько прячутся, потому что их дом в Лондоне был взорван террористами из ИРА и им пришлось скрываться. Ромилли! Алистер!

Макэлпайны обменялись радостными приветствиями с Лоритценами и сказали, что рады знакомству со мной.

– Как ваши коллекции? – спросил Питер.

– Я все продал! – трубным гласом прогудел лорд Макэлпайн.

– Должно быть, для вас это было мучительно, – сказал Питер.

– Вовсе нет. У меня душа кочевника, и я ни во что не ставлю обладание вещами: я с удовольствием приобретаю, но без сожаления расстаюсь с приобретениями. Однако признаю, что сильно переживал по поводу коллекции садового инвентаря, особенно газонокосилки на конной тяге с кожаными чехлами для лошадиных копыт – чтобы лошади не вытаптывали лужайку. Я всю ее разбил молотком.

– Зачем? – поинтересовался Питер.

– Чтобы не делать мучительный выбор!

– Но вы же не бросили коллекционирование? – спросила Роуз.

– Нет, нет. Я всегда стремлюсь к чему-нибудь новому. Теперь я заинтересовался галстуками, ну так, по мелочи. У меня уже есть несколько вполне приличных.

– О, Алистер, ну почему ты сразу не скажешь все, как есть, – укоризненно произнесла его жена. – У него уже несколько тысяч галстуков.

Я был очарован Макэлпайнами, но не мог удержаться от того, чтобы вообразить грохот взрывающихся бомб и вой сирен как контрапункт к нашей невинной болтовне. То, что они были в масках – он в маске арлекина, она в маске, покрытой розовыми блестками, – придавало нечто фарсовое упоминанию о том, что в Венеции они скрывались от