Я все же выполняю просьбу Олега, спускаюсь вниз, беру контейнер с едой, вилку и поднимаюсь наверх. Видеться с Шевцовым, а тем более ужинать с ним вместе не входит в мои планы.

После ужина я немного набираюсь сил, но окна не открываю и даже свет не включаю. В какой-то момент смотрю на себя будто со стороны. Я сижу рядом с посапывающим сыном. Обнимаю себя за колени, склоняю на них голову. Волнение меня захлестывает. Мне нельзя паниковать, но именно этим я и занимаюсь. Не живу, а просто выживаю эти дни. Даже на звонки Насти не отвечаю, хотя она писала, что волнуется.

Очередная трель мобильного отвлекает меня от жалости к себе. Я беру телефон в руки и вижу на экране имя Богдана. Подумываю не брать, но резко одергиваю себя. Хватит прятаться, пора с ним поговорить!

— Алло.

— Лера? — голос Богдана звучит удивленно, будто он звонил кому-то другому, а трубку взяла именно я. — Прости, просто я не надеялся, что ответишь.

— Я должна была сделать это раньше.

— С вами все в порядке? Как Артур?

— Спит, как и всегда.

— А ты…

— Я…

Слезы наворачиваются на глаза, когда взгляд натыкается на мое отражение в зеркале. Я не вижу своего лица, но одна только поза говорит о том, как жалко я выгляжу.

— Мне одиноко, Богдан, — говорю, вытирая слезы со щек. — И страшно.

— Тогда, может, откроешь?

— О чем ты?

— Я тут на улице стою. У ребят снаружи нет ключей, а Олег куда-то отъехал.

— Ты здесь?

Я подрываюсь с кровати и подбегаю к окну, дергаю штору и вижу его, стоящего под моросящим дождем. Он машет мне рукой, я улыбаюсь и говорю:

— Сейчас спущусь.

Связь прерывается. Я выбегаю из комнаты, быстро сбегаю вниз по лестнице и проворачиваю ключ в замочной скважине. На это уходят какие-то секунды. Я открываю дверь, отступаю, Богдан шагает внутрь. В его руках я вижу телефон, по которому он только что со мной разговаривал. А еще я замечаю сбитые костяшки пальцев, к которым мне внезапно хочет прикоснуться.

— Ты говорила, что тебе одиноко, — хрипло говорит Богдан и раскрывает свои объятия.

На раздумья у меня уходит секунда, после чего я делаю шаг к нему и оказываюсь в его объятиях. Крепко обхватываю его за спину руками, хватаюсь за пиджак ладонями и прижимаюсь щекой к его груди. На нем мокрый пиджак, но это ни чуточки меня не смущает. Мне просто хорошо рядом с ним. Чувствовать его дыхание и тепло, исходящее от его тела, слышать рваные выдохи.

— Прости меня, — говорит он рядом с моим ухом. — Прости за то, что дернул сюда с сыном.

— Я сама приехала, — замечаю.

Он меня не заставлял, я знала, что Игорь еще не за решеткой, я понимала, куда еду и все равно это сделала. Сбрасывать вину только на Богдана я не могу, поэтому мотаю головой, а затем отстраняюсь и смотрю на него.

— Мы оба виноваты.

— Лера…

«Поцелуй, поцелуй, поцелуй» — повторяю про себя.

Это совершенно нелогично в свете последних событий, но сейчас я хочу именно этого. И Богдан, словно читает мои мысли, заводит руку за мой затылок и толкает к себе. Наши губы соприкасаются. Я всхлипываю, Богдан целует меня сильнее, быстрее, резче и грубее. Я будто только этого и ждала, отвечаю ему с жаром, перемещаю руки на его лицо, обхватываю его за щеки, потом обнимаю за шею.

Мы покачиваемся, Богдан на секунду отстраняется, а уже в следующее мгновение толкает меня на кухню. Снимает мокрый пиджак и бросает его на пол, снова идет ко мне. Толкает к кухонной поверхности, подхватывает за талию, усаживая сверху. Я обхватываю Богдана ногами, обнимаю, тяну к себе, а сама льну к нему. Мне правда одиноко. Я ждала его весь этот чертов год и твердила себе, что он не вернется. Никогда.

Жить с осознанием, что твой любимый далеко и принадлежит не тебе куда проще, чем видеть, как сильно он тянется к тебе и не отвечать взаимностью. Я просто не могу быть холодной с ним, хотя уговариваю себя прекратить это безумие, разорвать эту связь, сказать, что нам не стоит этого делать.

Аргументы не действуют. Руки сами находят пуговицы его рубашки, пальцы сбиваются, но неумолимо расстегивают одну за другой. Богдан не остается в долгу, обнимает меня, сминает растянутую кофту, пробирается под нее, гладит пальцами мою кожу.

Мое дыхание сбивается, я начинаю стонать, целую Богдана в ответ сильнее. Дышу им, не думая о последствиях. Мне кажется, мы бы переспали прямо здесь. По крайней мере, Богдан успевает расстегнуть мой лифчик и добраться до груди, когда нас ослепляет свет. Богдан чертыхается и прикрывает меня собой, я же утыкаюсь носом ему в плечо и боюсь посмотреть, кто нарушил наше уединение. Впрочем, что смотреть и так ведь все понятно.

— Выйди, — резко говорит Богдан.

Затем поворачивается ко мне. Помогает поправить одежду, заправляет за ухо выбившуюся прядь волос. Сделав все это, утыкается лбом в мой и тяжело дышит. Смотрит на меня, буравит взглядом.

— Я не буду просить прощения за это, — тихо говорит он. — Потому что нихрена не жалею.

— Если бы нас не прервали… — шепчу, задевая губами кожу на его щеке.

Пара капель падает с его волос, мокрых от дождя, мне за шею. Я улыбаюсь, веду щекой по его щетине. Господи, пусть он скажет то, о чем думала я сама.

— Мы бы переспали, вне сомнений. Я хочу тебя вернуть, Лера, — вдруг говорит он. — Не ради ребенка, а потому что люблю и никогда не переставал любить.

Лера

— Ты не отвечала на мои звонки, — недовольно говорит Настя.

После нескольких дней молчания и тишины я сама ей позвонила и сказала, что приеду. Я устала прятаться, к тому же Богдан заверил, что опасности нет. Прямо сейчас Игорь должен заниматься разгребанием своих проблем. Надеюсь, что так оно и есть.

— Прости. Я не специально.

— Я вообще в шоке с того, что он к тебе подошел, — возмущенно тараторит Настя. — Никогда бы не подумала, что ему есть что тебе сказать.

— Ему есть, но говорил он не то. Просил поговорить с Богданом, если я хочу быть в безопасности.

— Получается, он угрожал тебе?

— Скорее, хотел сделать вид. Я ведь не дурочка. Знаю, что за его словами дела не стоят. Теперь так просто запугать меня не получится.

Говорю это, а сама понимаю, что он заставил меня запереться в доме на несколько дней. Одними словами. Игорь даже не угрожал толком, а я поверила и испугалась. Конечно, такого больше не повторится.

— Данька вырос, — говорю с улыбкой, глядя на розовощекого мальчика, что играет привезенной мной машинкой.

Он совсем не обращает на нас внимания, полностью погруженный в себя.