Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот мучится человек, — охота пуще неволи.
Лежа в сугробе, подстерегал я зайца, в то время как все благоразумные люди спят. В морозную, ясную, тихую ночь — светло лунное сияние. Мохнатым инеем обвешаны кусты, точно облака застряли на опушке. Дальше в серебряных покрывалах недвижны деревья. До всего этого никакого дела нет зайцам. Они спешат глодать вершины осин, лежащих на земле. Вот роскошь — заячий пир.
Кто-то позаботился — навалил грудой нежные ветви, каких обычно понюхать не приходится лопоухим. Издалека бегут к лакомству голодные грызуны, собираются стаей, шалят, возятся, прыгают друг за другом с веселым писком.
Эй ты, там в сугробе, белый балахон! Стреляй скорей! Невидима твоя засада, сама пришла к тебе твоя дичь! Стреляй да подбирай добычу!
Все так. Но лунный блеск дробится на стволах ружья, смутной тенью мелькает неверная цель, и плохо действуют скрюченные холодом пальцы. На предательской закуске гораздо меньше гибнет беляков, чем можно было бы ожидать.
Русак на лесную приманку почти не идет. Нахал пробирается на гумно хрупать остатки обмолоченных снопов. Русак воровски лезет в сад, где обгрызает кору у яблонь. Иной с осени так прикормится по ночам на капустнике, что остается даже на день спать среди полузамерзших кочерыжек.
Зато русак всегда плотен, толст и часто жирен. Беляк же сложен слабо, мал и худ.
Единственный раз с ночной сидьбы принес я беляка в 10 фунтов, а обычно для белячишки 6 фунтов хороший вес.
Второй сорт заяц беляк.
Русаки в северной полосе редки. Делать нечего. Приходится таскаться за беляками. Лучше плохонький заяц, чем никакого.
Хитрая грамота
Никакой заяц не может скрыть своего следа, но запутать его старается всякий.
Прыгая по снегу, заяц хитрит ужасно. Он возвращается с проложенного им следа и рядом с ним прокладывает другой, иногда третий. Это так называемые «двойки», «тройки». Хитрец переплетает следы. Это петля. Разобрать десяток длинных двоек да три — четыре замысловатые петли — это хоть кого заставит язык высунуть. А тут как раз след исчез. Нет зайца.
Стрелок, неграмотный по-заячьи, осматривается, повесив нос. Как же так? Куда девался заяц? От конца следа до ближайшего куста шагов на десять неприкосновенно чиста снежная белизна. Не улетел же заяц. Все-таки надо посмотреть, нет ли его в кусте. Ах, подлец! Был тут. Вот свежая лёжка, вот взбудный след прыжка, швырнувшего комки снега без всякой осторожности. А дальше опять пошло по-печатному: скок — четыре дырки, скок — еще четыре дырки: две длинных от задних лап впереди, а за ними две коротеньких от передних. Долго шагает стрелок. Снова начинаются двойки, тройки, путаются петли, и опять исчезает след. Вот мучение!.. Опять иди. Будет этому конец? Будет, очень скоро. Короток зимний день. В сумерках уже ничего не видать на снегу. Стрелок уходит домой без зайца.
Заячья грамота очень проста. Охотник, умеющий читать ее не по складам, делает круг там, где много набегано заячьих троп, пересекает одинокий след, идет рядом с ним и смотрит, нет ли в стороне чего-нибудь, куда с закрученной петлей мог бы перемахнуть одним прыжком заяц. Канава, яма, пень груда хвороста, просто снежная куча — все годится для прикрытия зайца. Ага, следа нет, значит, заяц тут. Значит, он, положив за спину длинные уши, лежит хвостом к своему следу и чутко слушает, не идет ли кто за ним. Ничтожный хруст, малейший шорох с той стороны и — шмыг! Заяц мчится во весь дух. Вот и вся мудрость.
Перехитрить мудреца просто. Охотник заходит ему в лоб. Лопоухий дурачок лежит крепко, выскакивает в меру под выстрел. Хлоп и — кончено.
Заячий случай
Крупный заяц-русак поселился в углу поля, утыканного корнями капусты.
Пока кочерыжки не одеревянели от мороза, русак грыз их вдоволь и привык ложиться спать тут же, между грудкой земли и полусгнившим кочнем. На лежку заяц забирался задними лапами так, чтобы голова у него оставалась наружу. Чуткие длинные уши его почти всегда стояли торчком. Изредка, впрочем, они поочередно опускались: вот тут, должно быть, он спал. А то лишь дремал, закатив глаза: закрыть их он не мог, не имея век. И пушистую спину его запорошивало снегом.
Однажды на лесной опушке в зайца стреляли. От ужаса и жгучего толчка в спину он перекувыркнулся, но вскочил и убежал, унося в густой бурой шерсти загривка несколько дробинок, не причинивших ему большого вреда. В другой раз, возвращаясь с отдаленной кормежки, он на дороге, в тумане зимнего утра, чуть-чуть не наскочил на двоих пешеходов. Старик закричал, замахал палкой, а мальчишка за ним, за зайцем, побежал и кинул в него шапкой, что очень страшно, но нисколько не больно.
Заяц заметил все — и выстрел, и шапку.
Когда через капустник вереницей пошли такие с ружьями, русак вскочил и покатил к лесу. Поле тем и хорошо, что на нем издали видна опасность, а спрятаться нужно в лесу.
Русак вбежал в засыпанную снегом опушку. Там все оказалось в смятении. Стайка свиристелей, тревожно чиликая, неслась над вершинами. Тетерева, с треском вырываясь из сугроба, один за другим улетали, хлопая крыльями. Зайцы-беляки, мелькая лишь черными глазами и кончиками ушей, торопливо пробирались из глубины леса к полю.
И вдруг в снежной глубине спящего леса что-то загудело, заорало множеством страшных голосов: среди деревьев показались люди. Они кричали, стучали палками. Хотелось бежать от них в тихое поле. Но ведь там эти, с ружьями? Там загремели, резко стуча, выстрелы. Вон кувыркнулся беляк, вот — другой. Тогда опытный русак стремглав понесся прямо на загонщиков. На него кричали, визжали, махали, в него кидали палками, рукавицами, шапками.
А он, зная, что от всего этого ему ничего не будет, удирал, взметывая снежную пыль, в глубину леса.
ЛИСТОПАД