class="p1">Прежде чем сбросить перед зимним сном свою одежду, пышно раскрашивается, увядая, северный лес.

Ярко рдеют в темной зелени пурпурные кисти рябины. Кисло-горькие ягоды держатся крепко; они провисят долго, в снегу будут висеть, пока не растреплют их крылатые гости.

Прочно зеленеют сосны и ели. Вечно зелены хвойные: они незаметно, исподволь, меняют свои иглы. Ель переодевается заново раз в семь лет.

В бору, во мху болота притаились брусника и клюква. Там невзрачными кустиками торчат вереск, вкусный для рогатых, и багульник, тяжко пахнущий в летний жар. Эти четверо продолжают зеленеть. Они, подобно хвойным, имеют вечно зеленый вид и так же незаметно подменивают свежими свои мелкие листки.

Остальным листьям пришел конец. В ольшняке, в осиннике уже шуршит под ногами бурый ковер, там груды опавших листьев. Откуда, почему? Не было ни морозных утренников, ни очень холодных ночей.

Холода не нужно для гибели листьев. Их губит недостаток влаги. Листья не мерзнут, а сохнут.

В жаркие летние ночи, когда в полном расцвете так роскошно дышит зеленый лес, начинается листопад: чем жарче лето, тем раньше. Листья испаряют воду больше, чем могут им доставить корни своей темной, но вполне понятной работой, и где-то в глубине листвы на внутренних сторонах ветвей начинают морщиться, желтеть и падать наиболее слабые листья.

В северных лесах не слишком редко попадается ясень. Листвою он очень похож на рябину, а плод у него — такая же летучая сережка, как у клена. Могучее крепкое дерево, ясень сбрасывает свои листья зелеными и свежими. Почему? Это одна из многих загадок листопада.

Липа, тополь, ива начинают терять свои листья с нижних ветвей. Ясень, вяз — наоборот, раздеваются сверху. Отчего? Это также неизвестно.

А что, если нашу березу перенести под тропики, как она там себя поведет?

Пробовано: в теплом и влажном воздухе на тучной почве долго и упорно сохраняет береза обычаи родного леса, сбрасывает пожелтевшую листву в то время, как из наших болот к ней, к березе, с криком летят журавли, и одевается береза зеленым пухом, когда от нее, от березы, журавли, радостно крича, несутся в северные болота.

Только после многих лет приучается береза к тому, что снега тут не будет никогда, следовательно, можно не раздеваться, не бросать одежды, а менять листья незаметно, стоять вечно зеленой.

Значит, под роскошным солнцем юга всегда в листьях красуются деревья? Совсем нет. Там дерево от палящих лучей спасает свою жизнь тем же, чем на севере защищается против мороза: листопадом. В Индии, на острове Ява, по пять месяцев в году леса стоят безлистыми. Впрочем, там не редки деревья в полном уборе среди совершенно голых. Эти вечно зеленые заметнее, покрупнее, чем наша клюква или багульник. Стелющийся у нас по земле, почти ползучий кустарник вереск там вымахивает вверх деревцом метра в три вышиной. В Индии очень обыкновенна яблоня-роза. Она четыре раза в год дает сладкие яблоки с привкусом розы, и в то время, как с одной стороны деревца ветви гнутся под тяжестью созревающих плодов, а листья облетели по-осеннему, на другой стороне яблони весна: цветы и молодые листья.

На севере диковинок, бросающихся в глаза, нет. «Лесных дел знатель», однако, найдет и укажет куст, одновременно сбрасывающий лист и заготавливающий новые листья, куст, по имени челибуха. Но не яблоко — плод странного куста, нет, и не розой пахнет плод, а смертью: это из горьких горький орех, дающий страшный яд, стрихнин.

Каждый год на глазах у бесчисленных поколений повторяется листопад, глубоко, остроумно изучается многими давно листопад и — переполнен загадками до сих пор.

Увядший лист — мертвец, бесспорно. В нем нет ничего, кроме распада, кроме веществ смерти. Но даже тление листа благоуханно. В лесу, где нет ни одной яблони, во время листопада вкусно пахнет яблоком. Палый лист ничем не вызывает отвращения и никогда не пахнет плохо.

В лучшем случае, значит, сухой, сморщенный, жесткий, он никому ни на что не нужен, отживший свой век лист? Нет, он необходим. Из листьев, рассыпавшихся в прах, образуется слой перегноя, запас пищи и питья, источник жизни для всех, кто растет на корнях.

Лист обязан вернуть в почву то, что он у нее взял, вытянул, высосал через корни. Он, палый лист, должен осенью сгнить, чтобы в сиянии весеннего солнца молодыми листьями снова зазеленели, зашептались, задышали вечной свежестью когда-то выпитые им, исчезнувшим листом, неразгаданно-темные соки земли.

У ВОДЫ

ПОХОД

Я, сын военного врача, родился в городе Рыбинске.

Семейное предание гласит, что там денщик, выйдя в сени продуть самовар, бросил этим самоваром в волка. Это было давно. Глухо жили тогда в Рыбинске.

Отца моего переводили часто. Куда меня возили, я в точности не знаю. Клин, Белев, Верея, Гороховец, Кинешма, еще какие-то. Названия городишек мелькают у меня в памяти, но я не помню ясно, в каком что происходило.

Да это и все равно. Все северные захолустья одинаковы.

Жили мы всегда на краю городишка. Везде у нас сад, где точно в снегу стоят весной вишни и яблони, поют и суетятся у своих домиков скворцы. А зимой по следам видно, что в сад лазят зайцы. И везде волки. Я их не вижу, но слышу страшные разговоры о волках.

То тетка Варвара, приносящая по утрам сливки, плачет: ярку у нее утащил волк. Что за ярка? Варвара сквозь слезы смеется:

— Вот дурачок! Что ярка, что овца — все одно.

Мне немножко стыдно, что я не знаю такого пустяка, но я рад: все-таки развеселил старуху, — она уже не плачет.

То поросенка волки зарезали. Как это волки режут? Мне интересно это узнать, но я уже остерегаюсь спросить, — надеюсь, что как-нибудь это выяснится.

За прокурором волки гнались! Он ехал в возке и на большой дороге попал в волчью стаю: Прокурор всегда с собакой по городу ходил и везде с собой возил свою собаку. Это самая большая собака, какую я только видел; она была выше меня ростом, полосатая, точно тигр. Эту собаку прокурор выкинул из возка волкам. Тогда волки отстали, а он уехал. Собака пропала.

Меня очень возмущал этот рассказ. Подло так отдать собаку на съедение волкам. И какие звери могут съесть такую собачищу?

Зимой мы катались с горы, начинавшейся под окнами прокурора. Бородач часто присаживался к нам на салазки, катился с горы