Вот и для неё я ничего не значу.

Я падаю на кровать.

Сколько мерзостей сегодня произошло. Я закрываю глаза и проваливаюсь в дремоту.

Меня будит стук.

Даже треск.

Даже грохот.

– Ника! Открой, открой!

Перед дверью стоит папа. Я вижу, что он очень испуган.

– Я не слышала, – говорю я.

– Я стучал, – говорит он, – думал, тебе плохо. Иди, мы тебя ждём.

Стол в столовой красиво накрыт. Как будто праздник. Мама сидит во главе стола. Папа садится с другой стороны, напротив неё. Рядом с мамой сидит Игорь. Увидев меня, он начинает смеяться: «Ника, Ника, сестра!» Я сажусь напротив него. Бреда приносит блюдо с ньокками, кастрюлю дымящегося рагу и большую тарелку салата. Потом тоже садится за стол. Садится рядом со мной.

– Приятного аппетита, – говорит папа.

Мы едим. Почти ничего не говорим. Ну, то есть говорим. Разные глупости. «М-м-м, как вкусно. Здорово! Да, как раз тёплое, но не горячее, как надо. И посолено как надо». Мама смотрит на Игоря, который ложкой возит по тарелке. Он ловит одну ньокку, которая от него убегает и с края тарелки прыгает на скатерть. Мама поворачивается к нему, чтобы помочь.

– Я сам, я сам, я сам, сам, – упирается Игорь, но на самом деле не сопротивляется. Открывает рот, как голодная рыба, а мама пытается сунуть ньокку так, чтобы она оказалась за его мелкими зазубренными зубами. Получается так себе. Одна ньокка вываливается обратно в тарелку, другая ему на фуфайку и так далее.

Я думаю о том, что мы ни разу не сидели вот так за столом с тех пор, как вселились в этот дом. Времени никогда не было. Вместе не ели. Я ем позже всех, потому что у меня же каждый день что-нибудь. Папа в институтской столовой, Игорь в школе. Мама не знаю вообще когда.

– Скоро весна, – говорит папа.

– Надо сад привести в порядок, – говорит мама.

– Я знаю парня, который это умеет, – вспоминает Бреда. – И дёшево. Мой земляк. Учится в институте физкультуры. Спросить у него?

– Да, было бы отлично, – кивает папа.

– Мне сегодня надо ещё в магазин, – говорит мама, пытаясь всунуть очередную ньокку в рот Игорю.

– Если что-то срочное, я могу сходить, – предлагает Бреда. – У меня автобус только поздно вечером.

– Нет, спасибо. Мне раз в день надо немножко прогуляться.

– К ночи я должна попасть к маме. Так что в выходные не приду.

– Бреда, ты не представляешь, как это здорово, что ты нам помогаешь.

– И вы мне.

– Сам, сам, сам, я сам, – заявляет Игорь. На его фуфайке уже порядочно оранжевых следов приготовленного Бредой рагу.

– Если много съест, надо будет дать ему инсулин, – говорит папа.

– Наверное, он в школе ещё ел. Игорь, ты ел в школе? – спрашивает Бреда.

– Шпинат, я ел шпинат.

– Видно по фуфайке, – смеётся Бреда.

Смех. Приятный смех, который звучит вокруг стола. Только я не смеюсь. Игорь смотрит на свою фуфайку и тычет пальцем во многочисленные зеленоватые следы шпината, при этом выбивая у мамы из рук ложку. Очередная ньокка летит куда-то под стол.

– Сидите-сидите, я сама!

Бреда маму называет на «вы», хотя мама ей уже много раз говорила, что в этом нет необходимости. Но Бреда упирается. Когда мамы рядом нет, она говорит папе «Марьян» и называет его на «ты». Это бывает очень редко.

– Если весна будет хорошая, летом тоже будет отличная погода, – замечает папа. – И твой новый парень пусть с нами едет. У вас будет отдельная комната на чердаке.

– Да-а-а-а-а-а, – воодушевлённо тянет Игорь, хотя, скорее всего, он понятия не имеет, почему воодушевился.

Обед наконец подходит к концу.

Я помогаю убрать тарелки со стола. Хочу скорее назад к себе.

– У тебя ещё йога сегодня, – говорит папа, складывая посуду в посудомоечную машину.

– Не пойду, – говорю я. Папа понимающе кивает.

Бреда уже оделась. Уходит.

– Всем до свидания, – говорит она громко, чтобы все слышали, включая маму и Игоря в зале. – Теперь я приду только во вторник. Счастливо!

– У тебя денег достаточно? – спрашивает папа. – Если нужно, я тебе заплачу вперёд.

– Не, ты и так уже дал слишком много, – улыбается Бреда. Потом поворачивается ко мне: – Проводишь меня?

Я провожаю её до двери.

У двери мы останавливаемся. Бреда мнётся. Хочет мне что-то сказать, но не знает как.

Я спрашиваю её:

– У тебя новый парень?

Кивает:

– Да. Ну, так, ничего серьёзного. Наверное. Не знаю.

– У меня никогда не будет никакого парня, – решительно говорю я.

Она гладит меня по голове с улыбкой:

– Будет, будет. Парней иногда сложно понять, но всё равно с ними лучше.

Не понимаю. Поэтому ничего не говорю. Даже головой не делаю никаких движений ни в том, ни в этом смысле.

Потом Бреда смотрит мне в глаза.

– Если тебе понадобится… Ну, если захочешь поговорить… Когда захочешь. Мы подруги.

Я опять не реагирую.

Бреда уходит. Я запираю за ней дверь. Потом смотрю на экран камеры слежения, которая висит над дверью. С высоты птичьего полёта вижу чёрно-белое изображение асфальта перед входом. На изображении появляется Бреда. Она закрывает за собой ворота. Бреда смотрит на чёрный глаз камеры над дверью. Бреда улыбается и машет мне. Бреда уходит.

Остаётся только серый асфальт. С высоты птичьего полёта.

– Ты себя плохо чувствуешь? – спрашивает папа, столкнувшись со мной на лестнице.

– Нет, отлично, – отвечаю я и пытаюсь пройти мимо него наверх, к себе в комнату.

– А чего на йогу не идёшь?

– Не пойду больше на йогу, – решительно отвечаю я.

Папа слегка расширяет глаза. Это единственная реакция, которая показывает, что он удивлён.

– Ты же говорила, что тебе нравится.

– Это ты говорил, что тебе нравится.

– Я говорил, что это полезно для здоровья.

– И мама говорила, что ей нравится.

– Ты же любишь ходить на йогу.

– Вам нравится, когда я хожу на йогу.

Папа берёт меня за плечо.

– Надо поговорить, – замечает он и ведёт меня в зал, где перед телевизором уже сидит женская половина родителей и смотрит какую-то очередную кулинарную передачу. Она никогда не готовит, но эти передачи любит больше всего. Игорь торчит рядом, неподвижный и довольный, как кактус после долгого дождя.