Эти послеобеденные визиты имели еще одну тайную прелесть для Елизаветы, хотя она не созналась бы себе в ней ни за что на свете. Окна комнаты мисс Мертенс выходили в большой двор, который девушка называла «монастырским садом», потому что четыре высоких стены отделяли его от всего внешнего мира. Несколько развесистых лип бросали густую тень на зеленую траву, мощеные дорожки и колодец, стоявший посередине и снабжавший весь двор прекрасной водой. В этот двор открывалась дверь из кабинета фон Вальде, в солнечные дни обыкновенно стоявшая открытый. Иногда появлялся и он сам и, скрестив руки, гулял по дорожкам.

Мисс Мертенс уверяла, что фон Вальде вернулся из путешествия совсем другим. До отъезда у него было лицо как у статуи, теперь же оно стало гораздо подвижнее. При этом англичанка таинственно добавляла, что он, вероятно, привез с собою очень приятные воспоминания и что у нее есть тайное предчувствие, будто в скором времени все должно измениться в Линдгофе. Однако мисс Мертенс никогда не замечала, что ее молодая подруга при этих словах всегда хваталась за сердце, в свою очередь, сама не замечая этого.

Фон Вальде очень часто приходилось прерывать свои уединенные прогулки под липами, так как к нему приходили разные люди со своими делами. Это были рабочие, подрядчики, а также бедные и несчастные, причем последние обычно уходили бодрыми и утешенными.

Сегодня Елизавета отправилась в замок на полчаса раньше. Ее отец, возвращаясь из лесничества и торопясь к обеду, встретил в лесу мисс Мертенс. У нее было заплаканное лицо, и она не могла говорить, а потому только ответила на его поклон и быстро пошла дальше. Это известие не давало покоя Елизавете, и она была не в состоянии отложить посещение англичанки до конца урока.

На лужайке, примыкавшей к опушке леса, стоял очень красивый павильон, окруженный с трех сторон кустарником. Этот маленький домик до сих пор обыкновенно оставался запертым, но сквозь щели между занавесками Елизавета видела, что он обставлен очень нарядно. Сегодня, выйдя из леса, она сразу же заметила, что дверь павильона открыта. Оттуда вышел лакей с подносом и сделал Елизавете знак подойти. Приблизившись, она узнала Елену, баронессу и Гольфельда, пивших кофе в павильоне.

– Вы сегодня пришли слишком рано, дитя мое, – сказала Елена, когда гостья переступила через порог.

Елизавета ответила, что хотела навестить мисс Мертенс.

– Ах, отложите это, – с живостью воскликнула Елена, тогда как баронесса с чрезвычайно язвительной насмешкой подняла глаза от своей работы. – Сегодня из Лейпцига прислали массу новых нот, – продолжала барышня фон Вальде, – я их немного просмотрела, все чудные вещи. Может быть, мы найдем какую-нибудь выдающуюся пьесу для нашего концерта. Сядьте, мы потом пойдем вместе в замок, – и она, пододвинув Елизавете корзиночку с печеньем, положила прекрасную грушу ей на тарелку.

В эту минуту через порог перескочила собака фон Вальде. Елена устремила взор на дверь и усиленно постаралась придать своему лицу как можно более спокойный и беззаботный вид. Баронесса бросила свою работу, пощупала, достаточно ли горяч кофейник, приготовила чашку и сахарницу и пододвинула к столу стул. Язвительная улыбка ее исчезла, и она приложила все усилия, чтобы придать своей внешности как можно больше достоинства. Гольфельд, увидев собаку, поспешил в сад и несколько минут спустя вошел в павильон вместе с фон Вальде. Тот, по-видимому, возвращался с прогулки, так как его пальто запылилось и круглая войлочная шляпа тоже.

– Мы уже боялись, милый Рудольф, что вовсе не увидим тебя сегодня, – воскликнула Елена, протягивая ему руку.

– У меня оказалось больше дел в Л., чем я предполагал, – ответил он, не садясь на предложенный ему стул, а опускаясь на диван рядом с сестрой, благодаря чему Елизавета, поднимая глаза, была вынуждена смотреть прямо на него. – Впрочем, я вернулся уже полчаса назад, только Рейнгард задержал меня по делу, требующему немедленного решения, поэтому я чуть было не лишился удовольствия пить кофе у тебя, дорогая Елена.

– Противный Рейнгард! – капризно проговорила Елена. – Он мог бы и подождать немного – свет от этого не перевернулся бы.

– Ах, милое дитя, – вздохнула баронесса, – это все вещи, которые мы никогда не сможем изменить. Мы всю жизнь должны быть рабами своих подчиненных.

Фон Вальде повернул голову и окинул взглядом всю ее фигуру.

– Почему ты так уставился на меня, милый Рудольф? – не без некоторого смущения спросила она.

– Я только хотел убедиться в том, насколько ты способна к такой роли.

– Всегда насмешка там, где я ищу сочувствия, – возразила баронесса, усиленно стараясь придать своему голосу мягкий печальный тон. – Не каждый обладает, – вздохнула она, – твоим завидным равнодушием. У нас, бедных женщин, существуют нервы, заставляющие вдвойне чувствовать всякое волнение. Если бы ты видел меня сегодня утром, в каком состоянии я была…

– Вот как?

– У меня случились ужасные неприятности. А во всем виновата эта несносная мисс Мертенс.

– Она тебя обидела?

– Какое выражение, милейший Рудольф! Как могла обидеть меня особа ее положения? Она меня страшно разозлила.

– Я вижу, к своему огромному удовольствию, что ты не так-то легко покоряешься своему игу.

– Мне пришлось в последнее время выносить так много от этой ужасной особы, – продолжала баронесса, как бы не замечая слов своего кузена. – Мои материнские обязанности для меня священны, а поэтому я считаю необходимым присутствовать на уроках. К сожалению, я убедилась, что познания мисс Мертенс очень ограниченны, а ее взгляды на жизнь вовсе не таковы, какими, по моему пониманию, должна обладать Бэлла. Сегодня утром я слышала, как эта глупая мисс Мертенс говорила ребенку, что благородство души стоит гораздо выше благородства по рождению. Ты, вероятно, согласишься, дорогой Рудольф, что с такими взглядами Бэлла будет играть очень печальную роль при дворе, ведь я забочусь о ней и рассчитываю, что со временем она станет фрейлиной.

– Против этого я ничего не могу возразить.

– Ну, слава богу, – воскликнула баронесса, облегченно вздыхая, – я немного беспокоилась о том, как ты отнесешься к тому, что я отказала мисс Мертенс, которую ты ценил далеко не по заслугам.

– Я не имею никакого права предписывать тебе что-либо относительно твоих подчиненных, – холодно возразил фон Вальде.

– Но я стараюсь, по возможности, считаться с твоими желаниями, милейший Рудольф. Не могу тебе выразить, как я рада, что мне больше не придется видеть эту противную английскую физиономию.

– Мне очень жаль, но совсем избавиться тебе от нее не удастся: она останется в Линдгофе, так как Рейнгард, мой секретарь, полчаса назад обручился с нею.

Вышивка выпала из рук баронессы. На этот раз не только на щеках ее выступили пятна, но даже лоб весь побагровел.

– Кажется, этот человек лишился рассудка! – вскрикнула она, опомнившись наконец от своего оцепенения.