– Не думаю. Ведь он только что доказал обратное, – спокойно ответил фон Вальде.

– Ну, он и здесь проявил любовь к древностям! – с резкой насмешкой высказалась баронесса.

Гольфельд тотчас присоединился к этому смеху. Елена бросила ему томный взгляд. Елизавете показалось, что этот смех, как ножом, режет ее сердце.

– Я надеюсь, – снова начала баронесса, – что ты не потребуешь от меня, милейший кузен…

– Что такое?

– Чтобы я все-таки оставалась под одной кровлей с этой особой.

– Заставить тебя я, конечно, не могу, Амалия, точно так же, как не в моей власти запретить своему секретарю жениться.

– Но ты можешь сказать ему, если его выбор делает невозможным пребывание в доме твоих близких.

– Этого я тоже не могу, потому что он состоит у меня на службе пожизненно, и я только что установил пенсию его будущей жене на случай его смерти. Я вполне одобряю выбор Рейнгарда и предоставляю ему квартиру в первом этаже северного флигеля. Он возьмет к себе тещу.

– Ну-с, поздравляю его с таким приобретением! – воскликнула баронесса. – Позволю себе заметить, что я ни одного дня не желаю видеть у себя эту особу. Пусть она отправляется, куда хочет. Тем более что жениху и невесте не полагается жить под одной кровлей.

– Если позволите, – обратилась тут Елизавета к Елене, – я попрошу своих родителей поместить невесту у себя. У нас места довольно.

– Ах, пожалуйста, сделайте это, – промолвила Елена, протягивая Елизавете руку.

Баронесса бросила на Елизавету яростный взгляд.

– Значит, дело уладилось ко всеобщему удовольствию, – сказала она, с трудом сохраняя самообладание. – Да, между прочим, – обратилась она к гостье, – я только что вспомнила, что ваш гонорар за уроки уже несколько дней лежит у моей горничной. Постучите к ней мимоходом, она отдаст вам деньги и счет, на котором я попрошу расписаться.

– Амалия, – испуганно воскликнула Елена.

– Я исполню ваше приказание, сударыня, – спокойно отозвалась Елизавета.

Она заметила, что при словах баронессы в глазах фон Вальде вспыхнул гневный огонек, но тотчас сменился чрезвычайно насмешливым выражением лица.

– Советую вам не входить так смело на половину баронессы, потому что там – не смейтесь – даже днем бродят нечистые духи, – обратился он к Елизавете. – Не заботьтесь больше об этом деле, мой управляющий его уладит. Он вполне надежен и ведет подобные дела с таким тактом, которому могут позавидовать многие дамы.

Баронесса поспешно свернула работу и встала.

– Будет лучше, если я на остаток дня удалюсь в свою комнату, – обернулась она к Елене. – Иногда случается, что самые невинные поступки истолковываются совсем иначе. Я прошу заранее извинить мое отсутствие за чаем.

Она церемонно поклонилась брату и сестре и, взяв под руку сына, у которого был очень смущенный вид, вышла из павильона.

Елена поднялась со слезами на глазах и хотела последовать за нею, но брат с серьезной нежностью взял ее руку и снова усадил на диван.

– Что же ты не хочешь посидеть со мной, пока я выпью кофе? – ласково спросил он.

– Нет, хочу, если ты этого желаешь, – нерешительно ответила Елена, – но я попросила бы тебя немного поторопиться, потому что госпожа Фербер пришла на урок, она и без того вынуждена была так долго ждать.

– В таком случае мы можем сейчас идти, но только с условием.

– С каким?

– Чтобы мне было разрешено слушать…

– Нет-нет, этого нельзя, я слишком отстала. Твои уши не перенесут этого ужасного бренчания.

– Бедный Эмиль! Он, вероятно, не подозревает, что разрешением слушать вашу музыку обязан своему «музыкальному» слуху!

Елена покраснела до корней волос. Она до сих пор не говорила брату о визитах Гольфельда и думала, что это ему безразлично. Оказывается, однако, что нет. У нее было такое чувство, как будто ее поймали на месте преступления. Елизавета чувствовала, что происходило с Еленой, и, смутившись вместе с нею, также покраснела. В эту минуту фон Вальде повернулся к девушке, и пронизывающий взгляд скользнул по ее лицу. Между бровями у него появилась хмурая складка.

– А что, во время этих так называемых уроков госпожа Фербер играет свои фантазии? – спросил он.

– О, нет. – Елена обрадовалась, что может овладеть собой. – Тогда я не говорила бы о бренчании. Я допустила Эмиля только потому, что, по моему мнению, нужно развивать просыпающуюся любовь к музыке, где возможно.

Слабая усмешка пробежала по лицу фон Вальде, но хмурая складка между бровями не сглаживалась; взгляд оставался мрачным, когда он снова взглянул на Елизавету.

– Ты права, Елена, – наконец холодно проговорил он. – Но только какая притягательная сила, производящая такие чудеса, заложена в этих уроках… Еще недавно Эмиль предпочитал лай своей Дианы любой бетховенской сонате.

Елена молча потупила глаза.

– Мне только что пришла в голову опять эта несчастная мисс Мертенс, – вдруг произнес ее брат совершенно другим тоном. – Я думаю, было бы самое лучшее, если бы фрейлейн Фербер теперь же уладила это дело.

– Конечно, – ответила Елена, радостно хватаясь за эту мысль, давшую разговору другое направление. – Мы отменим сегодня урок, – обратилась она к Елизавете, – чтобы вы, милое дитя, могли сейчас же предпринять необходимое. Идите к своим родителям и попросите их от моего имени приютить бедную мисс.

Елизавета встала. Одновременно с нею поднялась и Елена. Ее брат, заметив, что она собирается покинуть павильон, взял ее на руки, как пушинку, и посадил в кресло, стоявшее у двери, затем заботливо укрыл ее ноги, подложил под спину подушку и, раскланявшись с Елизаветой, покатил кресло к замку.

«Она заполняет все его сердце, – думала Елизавета, поднимаясь в гору. – Мисс Мертенс ошибается, предполагая, что он может поставить какое-либо женское существо наравне со своей сестрой. Он ревнует ее к своему кузену и, к сожалению, имеет для этого полное основание. Как только возможно, что именно Гольфельд приобрел столь большое значение в глазах Елены».

Ей снова пришло в голову, что фон Вальде как-то особенно взглянул на нее, когда речь зашла о Гольфельде. Быть может, он считает ее поверенной своей сестры и перенес гнев на нее, горячо желавшую, чтобы так внезапно появившаяся любовь этого господина к его владычице как можно скорее остыла.

Но этого она никому не могла сказать, даже самому фон Вальде, а потому ей оставалось только сердиться на себя за то, что она совершенно некстати и без всякой причины сильно покраснела в тот момент.

Родители сразу же согласились на просьбу Елизаветы, и она немедленно направилась в особняк, чтобы пригласить мисс Мертенс. Когда девушка вошла в комнату англичанки, та стояла у стены, а у ее ног находилась наполовину уложенная корзина. Шкафы и комоды были открыты, повсюду лежали платья, белье и книги. Елизавета поспешно подошла к гувернантке, заключила ее в свои объятия, и та подняла залитое слезами лицо.