Полли Дженкинс продавала апельсины у Ковент-Гарден с тех самых пор, как десять лет назад ее непутевый супруг завербовался во флот его величества и пропал, не считая нужным беспокоиться об оставленной жене. Полли до сих пор не могла понять, чего же не хватало ее Вилли на берегу. У них был маленький, зато собственный домик в порту, купленный на приданое, выделенное ее дядей-викарием. Сразу после свадьбы и потом еще несколько лет они жили счастливо. Вилли нанимался матросом на маленькие торговые суда, работавшие в порту Лондона, поэтому каждый вечер возвращался домой, где его с горячим ужином ждала счастливая Полли. А потом пришло горе. Полли родила сначала двоих мальчиков, которые покинули этот мир, не дожив до года, потом девочку, умершую сразу после рождения. Вилли затосковал, потом начал попивать и даже поколачивать жену, а однажды бедная женщина так и не дождалась его к вечернему ужину. Не пришел он и на утро, но разбитная Джуд, продававшая себя на углу соседних улиц, принесла Полли записочку, где корявым почерком Вилли была написана одна строчка:

«Прощай, я завербовался во флот и к тебе больше не вернусь».

Полли проплакала тогда две недели, ведь она любила своего простого, доброго мужа, несмотря на его слабость к выпивке. Она с ужасом думала, что же станется с ее слабохарактерным Вилли в жестких тисках палочной дисциплины, принятой на флоте. Женщина не могла понять, как же муж решился на такой отчаянный поступок. Но время шло, деньги, оставленные ей Вилли, кончились, нужно было как-то кормить себя. Молодая девушка — торговка апельсинами, снимавшая угол в соседнем доме, как-то раз попросила ее поработать вместо нее у Ковент-Гарден, а выручку поделить пополам. Полли, взяв у соседки плоский ящик с широким ремнем, отправилась сначала в порт, где на фруктовом складе купила апельсины, помыла их, красиво выложила на лоток, а потом пошла к театру. Она на удивление быстро и выгодно продала все фрукты и пожалела, что не взяла больше.

На следующий день женщина уже действовала смелее и всю вчерашнюю выручку пустила на закупку апельсинов, и вечером, продав фрукты, удвоила свои деньги. Надеясь, что девушка-соседка не потребует назад свой лоток еще пару дней, Полли вновь рано утром пошла за апельсинами. И тут судьба улыбнулась ей: хозяйка лотка объявила, что возвращается в свою деревню и выходит замуж, на радостях она подарила ящик Полли и, пожелав ей удачи в новой работе, уехала домой. Так десять лет назад женщина начала свою апельсиновую коммерцию, и теперь в свои тридцать три года она была у Ковент-Гарден самой старой торговкой.

Полли знала в лицо всех кэбмэнов, приезжающих к разъезду после спектаклей, всех карманников, промышляющих в толпе, всех торговок цветами и сладостями, а также всех артистов, выходивших через служебный вход театра, и все они знали ее. Полли здесь любили, она не жалела для людей доброго слова, угощала апельсинами других торговок и уличных детишек, промышляющих воровством, поэтому и ей все всегда помогали, а после разъезда кэбмены часто подвозили ее до узенького переулка, сбегающего к Темзе, где стоял ее дом.

В вечер перед Рождеством спектакля не было, но на площади перед театром уже два дня как сама собой организовалась маленькая ярмарка. Из окрестных деревень привезли гусей, овощи, жирные сливки, сметану и масло. Кухарки из богатых домов и простые горожане делали закупки к праздничному столу, и апельсины Полли были нарасхват. Женщина продала свой товар и отошла к служебному входу театра, чтобы в тени подъезда без помех пересчитать выручку, когда заметила на узкой улочке, выходящей к Ковент-Гарден, бредущую ей навстречу молодую девушку.

Сказать, что девушка выглядела странно, было бы слишком слабым определением. Она была простоволосой, и даже непричесанной. Длинные, светлые как лунь волосы, выбившись из остатков прически, свисали с головы девушки растрепанными прядями, доходившими до поясницы. Лицо незнакомки было совершенно бескровным, а глаза полузакрыты. Похоже, что она была довольно миловидной, но понять это сейчас, глядя на трагическую маску, в которую превратилось это юное лицо, было сложно. На одном плече девушки болталась испачканная ротонда, крытая черным бархатом, из-под которой выглядывало темно-коричневое бархатное платье.

«Бедняжка, что с ней случилось? — подумала Полли, — наверное, ужасное несчастье, ведь на ней лица нет».

Полли засунула деньги за пазуху и перебросила ремень, так, чтобы лоток свободно повис на спине. Девушка приближалась, ее походка была неровной, и шла она зигзагами. Не дойдя нескольких шагов до подъезда, в тени которого стояла торговка апельсинами, девушка поскользнулась, наступив на подмерзшую лужу, и упала. Доброе сердце Полли не позволило ей и на этот раз остаться в стороне. Она бросилась вперед и подбежала к неподвижно лежащей на земле девушке.

Глаза незнакомки были закрыты, а на затылке запеклась кровь.

«Она разбила голову, — догадалась Полли, — не понятно только, сейчас или раньше».

В любом случае — оставить девушку на улице она не могла. Женщина взяла незнакомку за руки и потащила ее в тень театрального подъезда. Положив девушку на ступеньки, торговка выбежала на площадь перед театром. Кэбмэны разъехались, только старик Джек терпеливо ждал седоков.

— Джек, довези меня до дома, — попросила Полли, — только подъезжай к служебному подъезду.

— Как хочешь, — согласился кэбмен, открыл перед Полли дверь и, посадив женщину в экипаж, завернул за угол.

Полли распахнула дверцу и подбежала к девушке, лежащей на ступеньках. Джек спрыгнул со своего места на запятках экипажа и, держа вожжи в руках, тоже подошел к лежащей.

— Ох, что с ней такое? — удивился он, глядя на бескровное лицо с разметавшимися по мокрым ступеням светлыми волосами.

— Не знаю, она почти дошла сюда, потом поскользнулась и упала, а теперь лежит без сознания, — объяснила старику Полли. — Повезем ее ко мне домой, там бедняжка, по крайней мере, будет в безопасности. Не могу же я бросить это юное создание на ночной улице в сочельник. Бог никогда мне этого не простит.

— Да уж, — согласился Джек, — это будет слишком большой грех.

Он взял девушку за плечи, а Полли подхватила ее ноги, и они понесли незнакомку к кэбу. Положив девушку на сиденье, торговка пристроилась в ее ногах и закрыла дверь. Джек щелкнул кнутом, и экипаж покатил в сторону порта. Когда он остановился перед маленьким темно-красным домиком с узкими окнами и решетчатыми ставнями, где жила Полли, кэбмэн спустился и помог женщине внести незнакомку в дом. Они положили девушку на топчан в большой комнате с закопченным очагом, служившей хозяйке и спальней, и кухней. Полли протянула Джеку монету.

— Нет, я не возьму денег, — отказался тот, — в сочельник все должны делать добрые дела. Пусть выздоравливает, потом расскажешь, что с ней было.

Кэбмэн попрощался и вышел, оставив Полли наедине с девушкой. Женщина взялась разжигать огонь. Скоро комната осветилась веселым пламенем, и приятное тепло стало разгонять привычную сырость, тянувшую с Темзы. Полли подошла к незнакомке. Нужно было раздеть и осмотреть ее, понять, почему она до сих пор не приходит в себя. Хозяйка потянула с плеч девушки ротонду и увидела, что та изнутри подбита соболем. Кем бы ни была незнакомка, она явно была из богатой семьи. Полли аккуратно сложила ротонду на стул и начала раздевать девушку. Она долго возилась с бархатным платьем, застежка которого находилась на спине, но потом дело пошло быстрее. Наконец, женщина раздела незнакомку и стала осматривать ее тело, прощупывая кости. На белоснежной коже девушки не было видно никаких ран, кости тоже были целы, но ее руки и ноги были ледяными. Полли натянула на худенькое тело рубашку и укрыла незнакомку одеялом, положив сверху ротонду.