— Салливан… тридцать три… Чарльтон… тридцать две… Келли… тридцать две… Амброз… тридцать одна…

Время от времени Брайан посматривал на брата Леона, который все кивал, словно общаясь с кем-то невидимым, а может, только с самим собой. А декламация продолжалась — от продавших больше тридцати к продавшим больше двадцати.

Скользнув взглядом в конец списка, Брайан понял, что его ждут неприятности. Когда он покончит с теми, чьи результаты превышают двадцать и десять, будет большая дыра. Как Леон отреагирует на итоги самых нерадивых? Брайану постепенно становилось жарко, его голос начинал хрипнуть. Он мечтал о глотке воды — не только чтобы смочить пересохшее горло, но и чтобы снять напряжение шейных мышц.

— Антонелли… пятнадцать… Ломбар… тринадцать… — Он прокашлялся, сбив ритм, прервав гладкое течение отчета. Глубокий вдох, и: — Картье… шесть. — Он кинул взгляд на брата Леона, но учитель не шелохнулся. Его руки, сцепленные вместе, лежали на коленях. — Картье… он продал только шесть, потому что не ходил в школу. Аппендицит. Его забрали в больницу…

Брат Леон махнул рукой, словно хотел сказать: «Понимаю, это неважно». По крайней мере, так понял его Брайан. А еще этот жест, похоже, означал: «Продолжай». Брайан посмотрел на последнее имя, замыкающее список:

— Рено… ноль.

Пауза. Больше имен нет.

— Рено… ноль, — повторил брат Леон свистящим шепотом. — Ты можешь себе это представить, Кокран? Питомец Тринити, который отказался продавать шоколадные конфеты? Знаешь, что случилось, Кокран? Знаешь, отчего наши результаты так резко упали?

— Не знаю, брат Леон, — неловко ответил Брайан.

— Наши ребята заразились, Кокран. Подцепили болезнь, которая называется равнодушие. Страшную болезнь. Трудноизлечимую.

О чем он толкует?

— Прежде чем искать лекарство, следует определить причину. Но в этом случае, Кокран, причина уже известна. Носитель заразы известен.

Теперь Брайан понял, куда он клонит. Леон решил, что причина болезни, носитель заразы — это Рено. И, словно прочитав мысли Брайана, Леон прошептал:

— Рено… Рено…

Ни дать ни взять сумасшедший профессор, строящий планы мести в своей подземной лаборатории.

— Я выхожу из команды, Джерри.

— Почему, Струч? Я думал, тебе нравится футбол. У нас только стало получаться. Ты вчера так здорово принял пас.

Они шли к автобусу. Была среда — день, когда футбольной тренировки нет. Джерри не терпелось поскорее добраться до остановки. Все дело было в девушке — прекрасной, с волосами цвета кленового сиропа. Он видел ее там несколько раз, и она ему улыбалась. Однажды он подобрался к ней так близко, что смог прочесть на одном из учебников, которые она держала в руках, ее имя. Эллен Баррет. Когда-нибудь он соберется с духом и заговорит с ней. Привет, Эллен. Или позвонит ей по телефону. Может, уже сегодня.

— Давай побежим, — сказал Стручок.

И они ринулись вперед корявой, неуклюжей рысью. Учебники мешали им бежать свободно и плавно, но даже такой бег, похоже, поднял Стручку настроение.

— Ты это серьезно насчет выхода из команды? — спросил Джерри. На бегу его голос звучал напряженно, заметно выше обычного.

— Я должен уйти, Джерри. — Стручок был рад, что его собственный голос ничуть не изменился.

Их ботинки стучали по тротуару.

— Да почему? — спросил Джерри.

Пора было сворачивать на Гейт-стрит. На повороте Джерри резко прибавил скорости и вырвался вперед. Ну как ему объяснить, подумал Стручок.

Джерри оглянулся через плечо. Лицо у него покраснело от натуги.

— Почему, черт побери?

Чтобы поравняться с приятелем, Стручку хватило лишь небольшого ускорения. Он легко мог бы обогнать его.

— Ты слышал, что случилось с братом Юджином? — спросил Стручок.

— Его перевели, — ответил Джерри, выдавливая из себя слова, как зубную пасту из тюбика. Футбол помогал ему держаться в приличной форме, но он не был бегуном и не имел нужной сноровки.

— А я слышал, он на больничном, — сказал Стручок.

— Какая разница? — откликнулся Джерри. Он глубоко вдохнул ароматный осенний воздух. — Слушай, с ногами у меня нормально, но руки сейчас отвалятся. — В каждой руке у него было по два учебника.

— Беги, беги.

— Псих — вот ты кто.

Стручку было приятно это слышать.

Впереди показался перекресток Грин и Гейт. Видя, как устал Джерри, Стручок сбавил темп.

— Говорят, после того случая с его классом он так толком и не оправился. Говорят, он совсем сдал. Ни есть, ни спать не может. Такой шок.

— Брехня, — с трудом отозвался Джерри. — Струч, у меня все в груди горит. Сил больше нет.

— Я знаю, каково ему, Джерри. Знаю, что от такого можно по-настоящему свихнуться. — Ветер дул ему и лицо, так что приходилось кричать. Они никогда не обсуждали разгрома класса номер девятнадцать, хотя Джерри знал, что Стручок к этому причастен. — Бывают люди, которые не переносят жестокости. И поступать так с человеком вроде Юджина было жестоко…

— Какая связь между братом Юджином и футболом? — спросил Джерри. Теперь он уже по-настоящему задыхался — ему казалось, что его легкие вот-вот разорвутся. Кроме того, с него ручьями лил пот, а руки нещадно ныли от тяжести книг.

Стручок включил тормоза, замедлил бег и вскоре остановился совсем. Джерри, отдуваясь, рухнул на обочину лужайки перед ближайшим домом. Грудь его ходила ходуном, как кузнечные мехи.

Стручок присел на бордюр, опустив ноги в сточную канавку, и уперся взглядом в палые листья, устилающие ее дно. Он пытался придумать, как объяснить Джерри связь между братом Юджином, хозяином разгромленного класса номер девятнадцать, и тем, что он сам не может больше играть в футбол. Он знал, что эта связь существует, но облечь ее в слова было трудно.

— Я вот о чем, Джерри. В этой школе есть что-то гнилое. Хуже того. — Он поискал нужное слово и нашел его, но не хотел произносить. Оно не сочеталось с тем, что их окружало, с ярким октябрьским солнцем и погожим днем. Для этого слова больше подошли бы полночь и завывания холодного ветра.

— Стражи? — спросил Джерри. Он улегся на лужайку и смотрел в голубое небо, по которому спешили осенние облака.

— Они часть этого, — сказал Стручок. Ему опять захотелось бежать. — Зло, — сказал он.

— Что?

Бред. Джерри подумает, что он спятил.

— Ничего, — отметил Стручок. — В общем, я не смогу играть в футбол. Это личное, Джерри. — Он глубоко вздохнул. — И на соревнования по бегу весной не пойду.

Они помолчали.

— Да что с тобой стряслось? — наконец спросил Джерри с явной тревогой и участием в голосе.