Я наблюдаю за ней и невольно думаю, что и меня могла бы постигнуть такая же участь, если бы не Адам. Я не знаю, почему похититель бросил меня и когда он собирался вернуться. Не знаю, почему я была столь покорна. Мне невыносима мысль о том, чем все это могло закончиться. Я лежала бы на столе, мои органы извлекли бы, осмотрели и запихнули обратно. Меня постигла бы та же участь, что и Софи Уорнер.

– Лаборатория сейчас занята, – говорит доктор Кольер, включая пилу: мне явно пора идти.

– Ясно, – отвечаю я, возвращаясь мыслями в настоящее. – Спасибо, доктор.

Мне хочется кричать и проклинать Альберта Ходжа за то, что он со мной сделал. Обычно я о нем не думаю. Я попыталась похоронить тот день в глубинах памяти, словно какое-то неловкое происшествие на школьном спектакле. При виде Софи воспоминания потоком хлынули обратно, как и при виде Адама Уорнера.

– Вы в порядке? – спрашивает патологоанатом, выключая пилу.

– Просто не по себе, – отмахиваюсь я.

Она сочувственно улыбается. Пытается проявить участие:

– Понимаю. Для этой работы нужен крепкий желудок. Отец говорил, у меня он стальной. Я выросла на ферме. Сама резала коров.

Не дослушав, я бегу в туалет. Там я включаю холодную воду и умываюсь. Это помогает, но лишь самую малость. Из кабинки выходит Селия.

– Боже, – говорит она, – тот мужик – редкостный козел. Не принимайте близко к сердцу.

– Ага, – отзываюсь я, не подавая виду, что расстроил меня вовсе не Фрэнк Флинн.

Я не хочу, чтобы она знала о моих чувствах. Когда ты что-то скрываешь, прячешь от мира, то ни за что не станешь обсуждать свою ношу с незнакомцем. Ты даже не знаешь, как толком сформулировать то, о чем думаешь, ведь ты никогда об этом не говоришь. Ты боишься, что беспорядочная мешанина слов сделает только хуже.

Хотя куда уж хуже.

– Мой напарник прислал сообщение, – вру я. – Пора возвращаться в Шелтон. Вы не могли бы попросить доктора Кольер отправить мне результаты экспертизы, как только они будут готовы?

– Конечно, детектив, – отвечает Селия. – Не беспокойтесь. Вы поймаете это парня. Я в вас верю.

Я знаю, что она хочет меня подбодрить, но от этих слов я лишь чувствую себя еще более жалкой.

* * *

Сев в машину, я проверяю автоответчик и вижу два новых сообщения.

Одно – от репортера Линды Ландан. Она весьма прямолинейна: «Вам нужно выйти в эфир и поговорить про убийство Софи Уорнер. Я выяснила все, что смогла, но зрителям нужно официальное заявление. К вам едет съемочная бригада».

Я не перезваниваю.

Другое сообщение – от Терезы Дибли, пожилой женщины с внуками, остановившейся в маленьком коттедже рядом с «Глицинией»:

«…Скорее всего, это мелочь, но я бы хотела с вами поговорить, если найдется время. Мы детьми останемся здесь где-то до четырех. Продлим немного эти трагичные выходные».

Терезе я решаю перезвонить.

* * *

– Я думала о том, чтобы поехать домой, – говорит Тереза Дибли, – но тут не возвращают деньги. – Мы сидим на террасе «Хризантемы» и смотрим, как Кларк с Дестини плавают на лодке возле берега.

Затем она тихо добавляет:

– То, что здесь произошло, – это ужасно.

– Я понимаю.

– Этим двоим пришлось нелегко, – продолжает она, глядя на внуков. – Тяжелое детство. Они хорошие ребятишки, но, боюсь, я слишком поздно их забрала. Хотелось бы мне быть на двадцать лет моложе.

– Вы прекрасно справляетесь, – говорю я. – Ваши внуки счастливы.

Она улыбается, глядя на них, и предлагает мне холодного чаю. Несмотря на прохладный ветерок, дующий с воды, на кедровой террасе жарко, так что я с радостью соглашаюсь.

– Меня кое-что насторожило, – говорит Тереза, протягивая мне стакан. – Я читала, что пишут про убийство в новостях. Поймите меня правильно, я не хочу совать нос не в свое дело. Мне это совсем несвойственно.

– Не волнуйтесь, – говорю я, – все хорошо. Расскажите, что вас беспокоит.

Тереза опускает стакан.

– Когда мистер Уорнер вернулся после… после того, как обнаружили тело миссис Уорнер…

Она расстроена. Я вижу по глазам.

– Да, – говорю я, – я понимаю, это тяжело.

Она выглядит несколько смущенной.

– Простите, – говорит она, пытаясь сдержать чувства. – В общем, когда он вернулся, то был совершенно разбит. Он едва сумел дойти от машины до коттеджа. Никогда не видела никого, настолько поглощенного горем. А я повидала немало горя. И с сыном. И с невесткой.

Кларк машет бабушке из лодки.

Тереза тут же вскакивает на ноги:

– Дестини! Немедленно надень спасательный жилет, иначе никогда больше не сядешь в лодку!

Она смотрит на меня и качает головой:

– Она загонит меня в могилу раньше времени.

Я улыбаюсь.

– Дети, которые не боятся запретов, потом добиваются самых больших успехов в жизни. Я всегда так думала.

– Вы начнете думать по-другому, когда у вас появится свой ребенок, – говорит Тереза.

– Надеюсь, что появится.

Мы пьем холодный чай, и Тереза переходит к делу.

– В воскресенье я предложила прибраться в коттедже, чтобы мистер Уорнер смог уехать пораньше. Никому не хочется платить штраф за беспорядок, верно? Мне хотелось хоть немного помочь человеку, который через столько прошел.

Я чувствую, как мое сердце начинает биться сильнее. Я тоже осматривала коттедж.

– Вы что-то нашли?

– Да нет, – говорит она, – не то чтобы. Но я заметила кое-что странное. В новостях сказали, что вечером в пятницу, накануне похищения, Уорнеры поужинали в коттедже. То ли сэндвичами, то ли стейками. Не уверена.

– А утром в субботу приготовили вафли на завтрак, – говорю я.

– Да, – соглашается Тереза, – это я видела. В раковине стояли две тарелки и миска, в которой взбивали тесто для вафель. В посудомоечной машине было пусто. Ни тарелок, ни стаканов – ничего.

– Может, они помыли посуду накануне, – говорю я.

– Да. Я тоже об этом подумала. Но, когда я разбирала холодильник, то нашла там три покупных сэндвича. Два с ростбифом и один, наполовину съеденный, с арахисовым маслом и вареньем.

Я обдумываю ее слова.

– И два стейка?

Тереза кивает:

– Именно. Они по-прежнему были в холодильнике. Я удивилась, когда прочла новости. Что-то тут не сходится.

Она права. Не сходится.

– Сэндвичи были из супермаркета в Худспорте, – продолжает она. – Наверное, и стейки оттуда же.