Ужас охватил гостей. Началась паника. Все норовили выскочить через декоративные двери, забывая, что и стены из холста. Их можно распороть, пока огонь не добрался. Но на балы не ходят со шпагами!

Александр Христофорович схватил за руку пробегавшую мимо даму. Великолепную рослую брюнетку, чьи собранные на темени косы были проткнуты саженой шпилькой в виде золотой стрелы.

– Прошу прощения, мадам! Ваши кудри не пострадают!

Стрела оказалась у него в руках, и через секунду холст уже трещал под ней, а в горячую преисподнюю галереи ударил свежий ночной воздух. Дама билась в истерике, но почему-то не уходила, видимо, нутром чуя в Шурке спасителя. А может, надеясь на возвращение стрелы. Золото все-таки.

Бенкендорф перекинул ее через плечо и полез в сад. Ноша была нелегкой. Спасенная восхитительно тяжелила руку. Ее формам позавидовала бы и герцогиня Боргезе. А посадив свое приобретение возле садовой ограды, полковник понял, что Канова – низкий льстец!

– Джузепина Висконти, – произнесла женщина.

Шурка машинально отрекомендовался, соображая, что спас любовницу маршала Бертье, правой руки императора. После чего полез обратно в галерею выносить кто попадется.

Мужиков хватать он, конечно, не стал. Сами о себе позаботятся! А вот женщин пришлось выволакивать из-под падающих люстр и фальшивых деревянных скульптур. Они были так напуганы, что едва соображали.

Бенкендорф заметил, что среди огня мечутся всего несколько фигур, помогая страждущим. Один – высокий офицер в парадной уланской форме, с яростным воплем: «Пся крв!» – выкидывал через проделанные в холсте дыры людей на воздух. Другой – здоровенный рыжий детина, сам красный, как пожар, – курсировал к дверям. Он укладывал на каждое плечо по человеку, хватал еще двоих подмышки и бежал, пока над головой трещала горящая ткань.

Вынули, конечно, не всех. К шапочному разбору прибыл сам император и заявил, что намерен тушить пожар. Под его руководством дело пошло быстрее, как будто без Бонапарта никто не знал, что предпринять.

– Где меня нет, всегда бардак! – отрывисто сообщил он. – Выведите наконец раненых из сада.

И тут Шурка вспомнил о Яне. Галерея с треском догорала. Среди спасенных ее не было. Он поискал глазами и с ужасом осознал, что в начале вечера маленькая принцесса отправилась за ширмы, в импровизированную дамскую комнату, где красавицы могли поправить свои туалеты.

Ширмы давно пожрал огонь. Но полковник обратил внимание на подклет, сделанный в виде каменной аркады и поддерживавший столбы галереи. Туда забилось несколько перепуганных душ, сумевших перелезть через парапет, но не знавших, куда бежать дальше.

Бенкендорф обменялся взглядами с разгоряченным поляком. Тот что-то крикнул рыжему. Но полковник уже не слышал. Пригибаясь, он бежал к аркаде.

– Уходите! Уходите! Галерея сейчас рухнет!

– Allez! Allez! – хрипло кричали у него над ухом почему-то с чудовищным немецким акцентом.

– Тикайте! Мадам, мсье! Тикайте!

Этот родной возглас умилил Шурку. Он обернулся через плечо и увидел улана в грязной от гари форме. Тот уже поймал пару несчастных и нес их подальше от галереи.

Рыжий врезался в толпу безумных нимф, как вепрь, и грозным рыком погнал их перед собой прочь от веранды.

Бенкендорф один вбежал под своды. Там было темно и даже нежарко. Сполохи пламени с улицы освещали погребную черноту. Внизу, у основания одной из приземистых колонн, полковник заметил Яну. Она сидела, согнувшись и обхватив голову руками. Ее посеревшие губы что-то шептали.

Шурка с ходу отвесил ей несколько пощечин, чтобы вернуть к реальности, а потом схватил за руку и потащил за собой. Только на улице ему удалось сграбастать графиню в охапку. Галерея уже оседала. Послышались треск и грохот. Но Бенкендорф не оборачивался. За воротами посольства он поставил Яну на ноги. Бедняжка напоминала бабочку с обгоревшими крыльями. Атласные лоскутки ее платья трепал ветер.

– Ты цела?

Пани шатало. Она наглоталась дыма. Лицо было чумазым. С шеи пропали бриллианты. В суматохе графиню ограбили. Чернь перелезала через забор и без зазрения совести обирала погибших.

– Вы живы? – раздался сзади возглас по-французски. – Мы думали, вас завалило.

К Бенкендорфу с самым дружелюбным видом подходил улан. Но, узрев оборванную графиню, вдруг остановился. Побледнел, насколько это было заметно под гарью, и резко обратился к ней тоном, не допускающим возражений. Они быстро заговорили по-польски. Александр Христофорович ничего не мог понять. Зато жесты обоих были весьма красноречивы. Улан, вернее уланский генерал, как стало ясно по остаткам золотого шитья на форме, требовал от дамы немедленно уйти и упрекал за легкомыслие. Принцесса защищалась, всем видом показывая: вы мне не муж и не старший. Он кипел и выходил из себя: нет, старший и в отсутствие мужа отвечаю за вас!

Наконец, потеряв терпение, поляк вцепился графине в локоть и поволок за собой, демонстрируя негодование брата или кузена. Словом, родственника. Сомневаться не приходилось. Бенкендорф даже не попытался воспрепятствовать ему.

– Пойдем, пропустим по стаканчику, – за его спиной переминался с ноги на ногу рыжий. – Пожарные без нас разберутся.

Полковник согласился. Сегодняшнее приключение следовало залить, и немедленно. Он сказал об этом собеседнику. Шутка понравилась.

– Ней, – сообщил тот, протягивая ладонь величиной с заслонку.

Ноги у Шурки подкосились. Храбрейший из храбрых! Рыжегривый лев! Судя по простецкой физиономии, не врет.

– Вы русский? Из новичков? – ворчливо осведомился маршал. – Я уже отвык, что меня не узнают.

Не узнают? Впервые видят!

Они побрели вниз по улице, обмениваясь репликами насчет пожара.

– Вы заметили, как мало людей вообще сообразило, что делать? – возмущался Ней. – В вашей стране пожары, наверное, редкость?

– Почему?

– Закидал снегом – и точка.

Шурка заверил, что пожары у нас ого-го, и от копеечной свечи Москва сгорела.

– У вас все ого-го, – неодобрительно буркнул спутник. – Ваш посол ведет себя, как дурак на ярмарке. Вздумал мне доказывать, что французы не умеют воевать.

– И что? – обреченно осведомился Бенкендорф, хорошо представляя отца-командира в позе нападающего.

– И ничего. Получил в ухо. Послезавтра деремся на саблях.

Полковник спал с лица.

– Он сперва кричал, что не может дуэлировать с сыном бочара. А я ему сказал, что маршал Франции никому не уступит.

Спутники уже дошли до трактира. Было часа четыре утра. На улице начал появляться народ. Зеленщицы с тележками. Овернцы, развозившие воду. Маршала узнавали и, несмотря на странный вид, – вот только что с погрома – почтительно кланялись, давали дорогу. А трактирщик, намеревавшийся закрывать заведение, распахнул обе створки двери и растекся по полу лужей сладкой наливки.