чего она хочет, а потом на меня кое-кто очень сильно обиделся и я был слишком занят тем, чтобы драпать со всех ног, и на всякие мелочи времени не осталось.

Иссола поднялся, коротко поклонился — практически кивнул, — и удалился. А рядом со мной уже стоял Армарк, которого я и спросил:

— Что это такое?

— Память.

— Ха. А выглядит как вода.

— Что ж, и это тоже.

— Память — это вода? Вода — это память? Память похожа на воду? Вода…

— Не нужно все так усложнять. Просто здесь души возвращают себе воспоминания.

— А души забывают?

— Те, кто носит пурпурное.

— А. Но раз я не утрачивал своих воспоминаний, на меня это действовать не должно, так?

И я снова повернулся к фонтану, наблюдая, как струя из верхнего каскада вздымается, закругляется и рассыпается туманом. Красиво, получилась симпатичная радуга, мерцающая в свете того, что тут вообще светило. Струи — туман — радуга, и обратно в бассейн, и снова в струю…

* * *

Вы когда-нибудь напивались до такой степени, чтобы не помнить, что делали? Чтобы вы точно знали, что бодрствуете вот уже несколько часов и чем-то занимались, но не имеете ни малейшего понятия, чем именно? Со мной так было. Один раз.

Мне тогда приходилось туго. Я все еще был женат, но у нас с Коти как раз начался разлад, как увидимся, так и начинаем лаяться. Однажды в разгар скандала я вышел, хлопнув дверью, купил бутылку худшего фенарийского бренди, какой только смог найти, и принес домой. Коти уже не было — она в те дни почти не бывала дома, слишком занятая: улучшала жизнь тем, кому было на нее плевать, и создавая трудности всем, кому была небезразлична. И начал пить его как воду.

Где-то в процессе появилась Коти. Посмотрела на меня, хотела что-то сказать, потом покачала головой. И когда она проходила мимо меня, я сказал:

— Ты меня убила.

Складывать слова было тяжело, но я справился.

— Ты пьян, — ответила она.

Я поднял бутылку и посмотрел, много ли осталось.

— Да, — согласился я. — Но все равно ты меня убила. В смысле, раньше. Тебе дали денег, и ты меня убила.

Она кивнула.

— Утром поговорим.

— Ты знаешь, я никогда не убивал людей. Никогда.

— Знаю. Мы уже говорили об этом… Утром поговорим.

— Но почему? Я просто хочу знать, почему.

— К чему это, Владимир? Ты об этом завтра и не вспомнишь.

— Вспомню.

— Не вспомнишь.

— Просто хочу знать, почему.

— Потому что если бы я отказалась от работы, потому что целью был выходец с Востока, я бы приняла, что существуют два класса людей, а для меня это было неприемлемо.

Я моргнул.

— Серьезно? И это было причиной?

— Да. И не говори, что я была дурой, потому что это я уже знаю.

— Ты была дурой.

Она вздохнула.

— Спокойной ночи, Владимир.

Она ушла в спальню, я налил себе еще бренди.

Коти, разумеется, была права. Разговора я совершенно не запомнил.

Но вспомнил его сейчас.

* * *

Я снял зал в "Голубом пламени" на весь вечер и ночь, выложив полсотни империалов за выпивку и возможный беспорядок. Беспорядков я, впрочем, не ожидал: не та ночь. Но я проследил, чтобы обеспечили достаточно вина, ойшки и фенарийского бренди, а также "Пламенистого". Лично я пил именно его, это был напиток золотистого оттенка с их собственной пивоварни. Вроде бы в это пиво клали куда больше солода, чем в обычные сорта. Большая и плотная шапка пены, а на вкус легкое, чистое и слегка сладковато-пряное — единственное пиво из всех известных мне сортов, которое пришлось мне по вкусу. "Пламенистое" подавали в больших и грубых деревянных кружках, наполненных до краев, чтобы пена выпирала наружу, словно барашки на гребнях волн за миг до того, как рассыпаться о камни — прекрасно выглядит на картинках, а вот в реальности такого эффекта достичь невероятно трудно.

Я сидел в углу в одиночестве и довольно долго ни с кем не общался. Мне и не нужно было: я должен был снять помещение и выложить деньги.

Всего пришло человек тридцать, хотя одновременно в зале было не больше двух десятков. Но все равно неплохо. Палка был бы доволен. Говорили все тихо, потому что мы не были дзурами; никаких парадных речей и обетов, потому что мы не были драконами. Мы были джарегами, и такое иногда случается, однако не имелось причин изображать, что нам это нравится.

Народ разбился на группки по трое и по четверо, вспоминая о Палке, а может, просто разговаривая. Потом ко мне подошел Нарвайн и сел.

— Привет, босс, — сказал он. — Привет, Крейгар.

Так, значит, я все же был не один.

— Что тебе? — спросил я.

— Не хочу быть сентиментальным, — проговорил он.

Я проглотил напрашивающийся ответ.

— Но Палка сказал как-то, что ему нравится на тебя работать. Я решил, что ты хотел бы это узнать.

— Да, — кивнул я. — Спасибо.

Он кивнул и удалился.

— Он был хорошим парнем, — заметил Крейгар.

Я кивнул.

— Ты знал его до того, как он пришел работать к нам?

— О да, когда-то давно. Он был куда более резким, когда был моложе.

— Я тоже, — заметил я.

— Влад, ты все еще молод.

— Что ж, значит, когда стану старше, буду не такой резкий.

— Я