— почему так важна связь Особняка-на-обрыве с Чертогами Правосудия. Проблема в том, что даже если бы я получил ответ, моих знаний некромантии не хватило бы, чтобы извлечь из него нечто осмысленное.

Магия всегда сбивает с толку.

Я смотрел в фонтан, позволив ему уносить меня прочь.

6. В глубинах памяти

В день, когда слой оранжевых туч стал так тонок, что я не мог смотреть в направлении Горнила, я прислонился к внешней стене хижины, которую звал своим домом, расслабил руки, взял свое творение и внимательно рассмотрел его.

Мое творение? Где? Что?

Я всегда ищу узоры и схемы в готовой работе, и иногда нахожу их. Я знал, что на самом деле их там нет, что это мое воображение размещает их там, внешним покровом, подобным одеялу тумана, закрывающему вечнозеленые леса внизу. Но я все равно всегда смотрю, полагаю, именно так художники созерцают готовую работу: то ли это, что я хотел запечатлеть? Имеется ли здесь больше, чем я предполагал? Хорошую ли работу я сделал? Я держал завершенную статуэтку и не видел смысла в этих вопросах, я вспоминал о художниках и понятия не имел, откуда у меня вообще такие мысли.

Конечно, у художников все иначе: художник в процессе творения, полагаю, знает, что делает; я — нет. Я просто сижу, выложив перед собой набор зубил, три молотка и камень, и вдыхаю острый и едкий аромат оранжево-красных небес, вдыхаю так глубоко, как только могу, а выдыхая, вижу людей, животных, тропы, горные хребты, ручьи, холмы, долины; и пока я смотрю и исследую все это внутренним взором, руки мои работают с камнем. Наверное. Потому что потом они побаливают, и мозоль у основания левого большого пальца становится чуть тверже, на лице — каменная крошка, в горле першит от пыли, а в руках моих появляется вырезанное из камня нечто, чего ранее не существовало.

Так происходит не слишком часто. Раз в двадцать или тридцать лет приходит чувство, что я могу дотянуться и узреть. Я пробовал и без него, и ничего не получалось — никаких видений, а камень оставался камнем, только местами бессмысленно и некрасиво побитым.

Спустя год или два, когда я снова пожелаю вернуться к городской суете, я спущусь с горы — со своей горы — и пущусь в долгое путешествие к Драгаэре, где принесу свое творение сразу в Дом Атиры, который в крыльях Императорского дворца похож на птицу в свитой ею гнезде, и они будут восхвалять меня и мою работу, и изучать линии, круги и треугольники, выискивая смысл — почему здесь глубже, чем там? почему этот круг внутри другого? В конце концов будет объявлен аукцион для ценителей, и кто-то, обычно весьма пожилой и чувствующий приближение смерти, заплатит за мой камень, и я останусь в Доме еще на год или два, пока моя гора снова не позовет меня. Тогда я закуплю провизию и иные нужные вещи, найму носильщиков и отправлюсь в долгое путешествие.

Сам я никогда не пытаюсь разгадать смысл. Для меня все эти узоры — абстратное воплощение образов в камне, я просто смотрю на них и позволяю сознанию увести меня туда, куда ему будет угодно.

Заканчивать работу — радостно и грустно. В этот день превалировала радость, наверное, потому что день выпал уж очень хорошим, в воздухе был лишь легкий морозец, как раз как я люблю, и рассматривая созданный мною барельеф, я не мог выделить четких узоров, но все равно чувствовал, что работа сделана хорошо.

Однажды кто-то другой получит ее и проведет часы, дни, а может, даже и годы, рассматривая мое творение, проникаясь им, отыскивая смыслы, которые я вложил туда, смыслы, которых не вкладывал, а также то, что я вложил, но сам об этом не знал. И хотя при этом деньги переходят из рук в руки, это не покупка, а скорее дар, персональный дар мне от некоего неизвестного. Мое творение будет значить для него нечто особенное, и тем самым породит между нами связь, какой нет ни у членов Дома, ни даже у родни. И до тех пор, пока оба мы живы, а возможно, и после этого — будет нечто, связывающее меня с кем-то другим. Ни мать, не сын, ни возлюбленный, ни ученик, ни даже художник подобного не испытают никогда, и я ценю это почти так же высоко, как саму свою работу.

В этот миг я был доволен собой.

И совершенно озадачен.

* * *

Я вернулся в настоящее, к фонтану.

Что?..

Я посмотрел на собственные руки, которые были ничуть не смуглее прежнего, а единственная мозоль у меня осталась у основания указательного пальца — от кухонного ножа. Я глубоко вдохнул, и не ощутил ни пряного аромата небесных туч, ни пыли в глотке.

Я повернулся к Армарку:

— Кажется, мне достался кусок чужой памяти.

— Нет, — ответил он, — так это не работает.

— Хм. Может, иллюзия?

Он покачал головой.

— То есть то, что я видел, было на самом деле? Это был я?

— Да. Что это было?

— Не знаю.

Я развернулся к фонтану, мимолетно подумав, что же это я такое тогда вырезал в камне, и зачем.

* * *

Я