– Как думаешь, Билли, стоит пачкать об него руки?

– Решать вам, мистер Вроблески.

– Да, ты прав. – Вроблески повернулся к Заку: – Ты, паря, часом не шпионишь за мной?

– Кому придет в голову нанимать в шпионы такого, как я?

Ответ получился удачным, он убедил даже Вроблески. Тем не менее хозяин дома сказал:

– Я не могу позволить, чтобы люди гуляли по моему дому, как вздумается. Это плохо отражается на бизнесе.

– Я не пытаюсь помешать вашему бизнесу, – ответил Зак, хотя понятия не имел о роде деятельности Вроблески.

– Я тебе верю. Но ты ведь понимаешь? Я не могу отпустить тебя просто так.

– Нет, ни капельки не понимаю.

– Знаешь, почему я не убью тебя?

Зак смиренно покачал головой.

– Потому что за это никто не заплатит.

Зак принял слова за шутку, однако никто не засмеялся, и ему тоже было не до смеха.

– А если попросить прощенья? – спросил Зак.

– Увы, это тебе совершенно не поможет, – ответил Вроблески. – Билли, окажи честь…

Билли Мур пересек оранжерею, обошел вокруг рельефной карты, с поразительной мягкостью положил руку Заку на затылок и наклонил его голову вперед. На мгновение Заку померещилось, что Билли его сейчас обнимет, но тот сжал пальцы на загривке Зака и резко макнул его лицом в самую середину круглого золотистого ферокактуса. Билли немного надавил, повозив голову Зака туда-сюда, затем сменил руку, одной схватив Зака за волосы, а другой – за рубашку на спине, и швырнул его через всю оранжерею.

Зак застыл на полу без движения – ему не первый раз приходилось принимать эту позу по вине Билли Мура, и сейчас его хотя бы не били ногами. Лицо горело, словно после неравной схватки с промышленным степлером, как будто его полностью переформатировали, разрезали на части и составили из них новый, отнюдь не лучший коллаж. Когда юноша попытался потрогать лицо рукой, пальцы наткнулись на множество колючек, торчащих из губ, щек, носа и даже век. Вроблески одобрительно хмыкнул.

Окончательно придя в себя, Зак заметил, что Вроблески и Билли Мура уже нет в оранжерее. Аким поставил его на ноги и вытолкал за дверь на край плоской крыши. Зак едва мог разлепить веки и с трудом соображал, куда его ведут. Они спустились на лифте, прошли через другую комнату со множеством вставленных в рамы карт на стенах. Аким с отвратительной фамильярностью прижал губы к уху Зака и прошептал:

– Стареет хозяин. В прежние годы засунул бы этот кактус тебе в задницу и сбросил тебя с крыши.

Они вышли во двор, к воротам. Старикашка чуть приоткрыл их. Аким настороженно выглянул.

– Ты и в самом деле один?

– Разве я стал бы врать?

– Что-то я тебе не верю.

Аким дал Заку пинка в зад и выставил за ворота – в реальный мир.

Заку хватило ума сначала побежать в другую сторону. Он остановился, только когда услышал, как сзади закрываются ворота. Убедившись, что Аким и привратник не видят его со своего места, Зак развернулся и украдкой, не выходя из тени, двинулся назад. Перед глазами все расплывалось, лицо терзала боль. Наконец он увидел два раскуроченных самосвала и коричневый универсал между ними. Оставалось надеяться, что Мэрилин из тех девушек, кто умеет оказывать первую медицинскую помощь.

Поздний вечер, хмурая тьма, центр города провонял ацетоном и хот-догами, но даже в этот неурочный час Санджай, единственный работник Билли Мура, продолжал исполнять свои обязанности – охранял стоянку. Он мерил периметр ограждения медленными тяжелыми шагами, хрустя мелким белым гравием. На стоянке не было ни одной легковой машины, в том числе «Кадиллака» шефа – одни грузовики субподрядчика Платиновой линии, да и те не нуждались в охране.

Оставалась еще Карла Мур. В окнах трейлера ее отца свет не горел, хозяина явно не было дома, но Карла находилась в своем маленьком жилом прицепе с зажженной лампой, ее фигура виднелась в боковом окне без занавесок. Девочка сидела за столиком, читала, делала пометки. Санджай даже умилился – какая прилежная ученица. Девочка набросила на плечи отцовскую кожаную куртку.

Санджай испытывал сложные чувства по отношению к Билли Муру. Он нанимался работать комендантом стоянки, а не нянькой, и уж точно не ночным сторожем. Оставшись наедине с девочкой на пустой стоянке, он ощущал непривычный груз ответственности. В то же время ему льстило, что Билли Мур доверял своего отпрыска его заботам. Такое противоречие не тревожило Санджая, противоречия – источник развития.

Маршрут обхода проходил прямо под окнами малого трейлера. Хотя сторож старался ступать осторожно и без лишнего шума, звук шагов заставил Карлу поднять голову и прижать лицо к стеклу. Санджай улыбнулся, стараясь выглядеть добрым дядюшкой, помахал, как приятель или брат; девочка помахала в ответ и жестом показала на дверь.

Он принял приглашение, однако решил не переступать через порог и не вторгаться в личное пространство ребенка. Будучи иммигрантом, чужаком и вдобавок образованным человеком, он прекрасно понимал, чем это могло для него обернуться. Поэтому Санджай почтительно замер на ступеньках трейлера.

– Когда в последний раз здесь появлялся твой отец? – издалека начал он.

Карле его слова показались похожими на цитату из какого-то романа или поэмы, но она попросту ответила:

– Несколько часов назад.

– Ты хотя бы знаешь, где он сейчас?

– Занимается бизнесом, наверное.

– Разве его бизнес не парковка?

– Что тут скажешь, Санджай. Он человек разнообразных интересов.

– Это уж точно. А чем занимаешься ты, Карла?

– Делаю уроки. Читаю о коже.

– А-а, кожа… самый крупный орган, – блеснул познаниями Санджай и немедленно почувствовал, что фраза получилась двусмысленной.

– Читаю о потоотделении. Не все понятно.

– Что именно тебе непонятно? – Санджай любил отвечать на вопросы. Он гордился своими педагогическими наклонностями.

– Видишь ли, тут написано, что мы потеем, чтобы охладиться.

– Правильно.

– Тогда почему люди всегда жалуются, что им жарко, когда они потные? Никто никогда не говорит «я потею, мне холодно». Выходит, от потения нет никакого толку?

– Бывает, что людей прошибает холодный пот.

– Это другое. Так бывает не от того, что им стало жарко, они вспотели и остудились, или пот сразу пошел холодный, и им стало хорошо. В холодный пот человека бросает, когда ему страшно или он нервничает.

– Ты наблюдательная девочка, Карла, и я, конечно, понимаю, почему тебя так интересует все, связанное с кожей. Я имею в виду твою болезнь.

– У меня не болезнь. У меня синдром.