– Ей сейчас лучше, – сказал Мейкон. – Она только что пришла в себя и теперь различает не только свет, но и тени.

– Правда? – Глаза Эльдриха расширились от возбуждения. – Великолепно! Мы очень надеялись, что так и будет.

– То есть по существу вы ничего сказать не можете?

Доктор как-то замялся.

– Я не могу сказать вам то, что вы хотели бы услышать, – произнес наконец он. – Я не знаю, почему все это с ней происходит, не знаю – как. Черт, да я даже названия этому не знаю!

– Не обидитесь, если я скажу, что вы удружили мне головной болью размером с Россию? Вас же такая мелочь не огорчит? – Мейкон потер виски. – Есть ли во всем этом хоть какой-то смысл? Что-нибудь просматривается на горизонте?

– Извините, – торопливо заговорил Эльдрих, – просто все это так необычно. Во время вскрытия…

– Какого еще вскрытия? – перебил Мейкон.

– Вскрытия собаки, она сдохла.

В кабинете повисла гнетущая тишина.

– Как это – сдохла?

– Дирофиляриоз, попросту говоря – гельминты в сердце.

– Постойте, у нее же лапа была сломана?

– Ну да, – спокойно кивнул Эльдрих, вновь почувствовавший себя уверенней, едва речь зашла о научных исследованиях, а не о расстроенных отцах с их странными дочерьми. – У пса был сложный перелом, который…

– Эйва излечила, – опять перебил его Мейкон, чувствуя, что начинает заводиться.

Он вскочил и навис над Эльдрихом, сунув большие пальцы обеих рук за ремень. Отца сменил шериф.

– Эйва вылечила перелом. Срастила кости. Вы сами только что мне это сказали.

– Да, вылечила. – Голос Эльдриха задрожал.

– Так какого же дьявола вы тут толкуете, что пес издох? Вы нарочно его убили? – Мейкон ткнул доктора пальцем в грудь.

– Что?

– Вы убили его? Вскрыли, чтобы посмотреть, как там оно внутри, да?

– Шериф, вы смотрите слишком много телешоу, – язвительно хмыкнул Эльдрих.

– Отвечайте на мой вопрос! Отчего умерла собака?

– От заражения сердечными гельминтами, – повторил Эльдрих и затараторил, прежде чем шериф успел его перебить. – У пса они были с самого начала, клянусь! – Он поднял руку, не давая Мейкону заговорить. – Помимо сломанной лапы у него имелся дирофиляриоз в терминальной стадии, медицина была бессильна. Песик доживал последние дни, именно поэтому мы и выбрали его для эксперимента.

Мейкон сжал зубы. Потом, сообразив, что Эльдрих, похоже, не врет, он медленно произнес:

– Ну, положим. А Эйва? Чего она-то добилась в таком случае?

– Вылечила псу лапу, но не дирофиляриоз.

Мейкон отодвинулся от Эльдриха. Голова так и гудела от вопросов. Едва он выстраивал новую картину мира и находил на ней место для своей семьи, как все в очередной раз трещало по швам.

– Ничего не понимаю, – проговорил он, хотя в действительности ему многое стало ясно.

– И мы тоже, – ответил Эльдрих. – Однако это полностью объясняет проблему с Уошем.

– А с ним что?

– У него рак, – скучным тоном произнес Эльдрих. – Разве вы не знали?

– Уош знает? – выпалил Мейкон, появляясь в дверях дома Бренды.

Он даже не подумал зайти внутрь и поздороваться.

Бренда вскинулась, будто давно ждала этого вопроса и страшилась его. На ней было домашнее платье с узором из бело-желтых цветочков и фартук. И то, и другое – старое, застиранное. Мода Бренду не интересовала, она предпочитала вещи либо практичные, либо – привычные. Это самое платье с фартуком она носила, сколько ее помнил Мейкон. Сегодня они выглядели еще более поношенными, чем обычно. На подоле платья белело пятно. От Бренды несло потом и хлоркой.

– Нет, не знает, – ответила она тоном таким же невыразительным, как у Эльдриха, повернулась и пошла в глубь дома.

– Проклятье…

Мейкон наконец переступил порог и вошел. Вонь хлорки так и ударила в нос.

– А ты когда узнала? – сурово спросил он.

– Примерно с неделю назад, – ответила Бренда безжизненным голосом, подходя к ведру с водой, стоящему у дивана.

Из ведра несло все той же хлоркой. Бренда опустилась на четвереньки, вытащила тряпку из теплой воды и принялась тереть пол. Потом обернулась к шерифу и добавила:

– Смотри грязи мне не натащи… Они просто позвонили. Разве можно сообщать такие вещи по телефону? Могли бы приехать или вызвать меня в больницу, на худой конец. Впрочем, в наше время, похоже, никто больше не утруждает себя визитами на дом. Даже для того, чтобы сообщить старой женщине, что ее внук болен раком.

– Господи, – пробормотал Мейкон, в рассеянности ступая грязными ботинками по свежевымытому полу. – Как же это?.. Нам-то ты, надеюсь, собиралась сообщить?

– Я же просила тебя не топтаться здесь.

Мейкон посмотрел на пол, потом перевел взгляд на Бренду:

– К чертям собачьим твой пол, Бренда! Проклятье! Как можно скрывать подобные вещи? Как ты могла? Ладно мы, но как ты посмела скрыть это от самого Уоша? Насколько все серьезно? – Задавая вопросы, Мейкон, сам того не замечая, размахивал руками.

Его мысли метались от Уоша к Эйве, потом к ним обоим.

Дети были неразлучны с тех пор, как им исполнилось по пять лет. Они ходили в один детский сад, затем в один и тот же класс, не расставаясь даже на каникулах. Если вы обнаруживали одного из них, то, с огромной долей вероятности, рядом находился и другой. Подобные узы теперь редко встретишь: люди переезжают с места на место, бросают друг друга, умирают, и ничто не длится долго. Мейкон надеялся, что у Эйвы с Уошем все будет иначе. Что их детская дружба со временем перерастет в юношескую любовь (если уже не переросла), а потом – почему бы и нет? – они поженятся, и так далее, и тому подобное. Это всегда было его тайной мечтой, тем, что сам он, к сожалению, воплотить не смог. И теперь мечта разваливалась на глазах.

Для Мейкона Уош был как сын. Шериф уже раз потерял жену, здоровье дочери пошатнулось, его вторая жена плохо переносила беременность, и, несмотря на показную уверенность, он понимал, что благополучное разрешение от бремени – далеко не факт… А теперь вот и Уош заболел раком.

– Господи, Бренда, – проговорил он, глядя на изможденную женщину.

До Мейкона внезапно дошел весь ужас ситуации. Его гнев испарился, уступив место негодованию. Не обращая внимания на ползающую по полу Бренду, шериф широкими шагами пересек комнату и уселся на диван.

– Итак, Бренда, говори, насколько все опасно? – потребовал он.

– Насколько? – В ее голосе зазвучал истерический смех. – А ты можешь припомнить хоть один случай, когда детский рак не был смертельно опасен?