«Лето! — подумала Катя. — Как хорошо…» И тут же беззаботный ветер тряхнул макушку клена, и прямо к ее ногам прилетел рыжий осенний лист.

— Прекрасно, когда все так заканчивается. Прекрасно… Согласитесь, эти четверо были особенными. Что ты сказала, Юки-но? Да, гость из «Серебряных апартаментов» разошелся не на шутку. Просил тебя отдать ему фотографию из шкафа, потому что она на кого-то похожа? Ну вот, я же говорил! Но если так пойдет дальше, они растащат «Кошку» на мелкие части. Какой неугомонный, однако… Боюсь, как бы он сейчас не кинулся в другую крайность. Сверхуверенные в себе люди сверхлегко теряют эту уверенность. Сейчас он еще чего доброго придумает себе то настроение, когда им кажется, что они не смогут кого-то удержать. Для таких, как он, это опасно. Опять станет притворяться мачо и тащить в постель кого ни попадя.

С тем забавным юношей все будет хорошо. Хоть работать с ним и пришлось таким экстремальным способом. Теперь ему все по плечу. Таблетка аспирина в кармане — и он свернет горы. Славный добряк. У него все наладится. Мы еще о нем услышим, дорогие мои.

Юки-но, куда ты опять понесла орхидеи, дорогая? Что за привычка у женщин вечно все переставлять? Нет-нет, я не сержусь. Тем более, ты сегодня ничего еще не разбила, а вчера так блестяще сыграла все свои роли. Что ты говоришь? Не станешь больше притворяться мертвой? И в самолете тебя укачивает? Какие все стали капризные… Прекрасно знаете, что один я не справлюсь. В тот раз, когда ты заболела, я чуть с ума не сошел от всех этих чулок и прочих женских штучек. Но такие роли я выдерживаю не чаще раза в год — слишком затягивает.

А как вам наша чудесная дама-профессор? Может, и она, наконец, оттает… Перестанет опекать с такой садистской настойчивостью своего сына, ему, кстати, неплохо было бы заглянуть к нам на ночь-другую. А она станет выезжать с приятельницами за город на пикники и, может быть, но это, конечно, в самой радужной перспективе, начнет сплетничать. А там ведь недалеко и до влюбленности.

Может, нам сыграть в шахматы, моя милая Юки-но? Как ты на это смотришь? Урезоним их как-нибудь. Можно рассыпать по доске бисер, и они отвлекутся. Они жадные до блестящего, станут собирать бусинки и притихнут, если, конечно, не передерутся. А мы пока сыграем прелестную партию и немного передохнём. Скоро нам опять все начинать. И работы будет много. На этот раз «югендштиль», мозаика и башенки, балкончики и герань. Ну хорошо, хорошо, пусть еще немного побудут орхидеями. Согласен, герань пахнет отвратительно. Но ничего не поделать. Крахмальные простыни в номерах и вышивка на наволочках. Перестань хныкать! Такой очаровательный носик нельзя морщить. И кстати, прекращай совать его на кухне куда не надо. Что ты опять учудила в прошлый раз с фруктовым салатом, плутовка? Ладно-ладно, я помогу тебе с канделябрами. Да, и свечи! Свечей надо заказать побольше. И не забудь пропылесосить эти кошмарные шкуры. Почему ты улыбаешься? Не терпится стать горничной Хильдой? Мне ты нравишься любая. Хотя толстые бразильянки удаются тебе все еще не так чтобы очень. И держи себя в руках. Колдовать только в разрешенное время!

А что у нас там с погодой? Может, закажем на это раз немного снега? Пару темно-синих туч и крупные-крупные хлопья. Мне кажется, будет чудесно…

Когда я был кошкой, все было иначе. Каждая рыба, наверное, когда-то была кошкой. Но я был особенным. Я был белоснежным, и хотя я и сейчас такой, но тогда я был настоящей снежной кошкой, и я безумно любил её. Я жил с ней и был самым счастливым. Она знала волшебную тайну времени, умела колдовать и давала людям то, о чем они больше всего мечтали. Мы жили в чудесном доме, всегда засыпанном снегом, высоко в горах.

Вечерами я лежал у нее на коленях, обнимал их лапами и мечтал, чтобы так было всегда и чтобы она никуда не исчезла. Я был самой счастливой снежной кошкой на свете. У меня была она, и она могла все. Она гладила меня и рассказывала истории про счастливых людей. Других людей она не знала, она всех делала счастливыми. Я мурлыкал и трогал край ее одежды.

Но однажды она решила уехать. Может, она полюбила кого-то сильнее меня. Так с ними бывает. Или ей просто захотелось в тепло. Туда, куда она уезжала, мне было нельзя, так она объяснила. Она сказала, что уедет одна. И я разрешил. Я просто очень любил ее.

На прощание она подарила мне отель и спросила, кем я хочу быть без нее. Я попросил, чтобы она сделала меня рыбой. Чтобы я не мог кричать ей вслед и звать ее. Чтобы я никогда не смог забраться на чужие колени. Чтобы я жил в воде, и никто не видел моих слез.

Это потом я узнал, что многие рыбы уже были когда-то кошками. И наоборот.

В моем отеле мне нравилось. Почти так же, как у нее на коленях. Сюда приезжали разные люди, чтобы увидеть то, чего раньше они никогда не видели: себя. Я смотрел из воды, как они уезжали, — кто-то веселый, кто-то грустный, но все они знали, что им теперь искать.

Одному в бассейне мне было скучно и я попросил, чтобы мне нашли соседа. С Гриданусом было забавно. Он тоже когда-то был кошкой и много знал про людей. Он никогда ни о чем не спрашивал, а я почти ничего не рассказывал, за исключением того вечера, когда в наш бассейн случайно уронили стакан виски. Гриданус меня понимал. Мы вместе делали нашу работу — разгадывали постояльцев, днем рассматривали мозаику или слушали Валту. А в те ночи, когда приходило время, мы замирали, чтобы тоже его почувствовать.

Конечно, я думал о ней. Я знал, что она тоже скучает, там, в своем тепле, и ей еще тяжелее, ведь она не могла стать рыбой. Такие были правила, она колдовала только для других. Во сне я иногда слышал, что она меня зовет. Тогда я просыпался и пытался бежать к ней, но каждый раз ударялся о плитку бассейна и понимал, что вокруг вода.

Я успокаивался и начинал ждать ее дальше. Я жду ее до сих пор. Каждый день. Я знаю, что она обещала вернуться. Хотя, может быть, я все это просто придумал…