Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Помолчав секунду, она спрашивает:
— А вы? Вы что собираетесь делать?
— Если Гонконг надоест?.. Я собирался в Африку. Там сейчас много возможностей. Должно быть интересно. Что вы думаете об Африке?
— А как насчет СКАШ?
— А Нью-Токио?
— Якутия?..
Со стороны их диалог, вероятно, звучит совершенно бессмысленно. Но какая разница. У них есть весь мир — вот о чем они говорят.
— И вы… всегда будете со мной?
— Я же сказал. Всегда.
Она удовлетворенно вздыхает:
— Мы с вами… как король и королева Земли.
Суть погодя сонно бормочет:
— Мне все еще не особо нравятся ваши мечты про роботизированное постчеловечество.
— Если у вас появятся предложения получше, я готов их выслушать, — щедро предлагает Рактер.
— Я… подумаю…
Шей ровно сопит; когда ему начинает казаться, что она заснула, она тихо произносит:
— В детстве Дункан часто говорил мне, что когда мы вырастем… то приплывем в сказочную страну. В такую Землю обетованную… И эта страна станет нам домом. Там все будет хорошо и правильно. И красиво… потому что там, где мы росли, не было практически ничего красивого.
— Как эльфийский Тир Тэнжайр?
— Как Тир Тэнжайр. Только без фашизма.
— А вместо этого вы оказались в Гонконге. Как он, похож на Землю обетованную?
— Ну… По крайней мере, он, наверное, лучше Тир Тэнжайра. Но это не значит, что такой страны не существует. Сейчас мне кажется, весь мир может быть этой сказочной страной. Земля обетованная — не место. Это что-то… внутри меня… Наверное, вы не понимаете, о чем я говорю, но это ничего. — Она прижимается щекой к его ладони и снова закрывает глаза. — Только… не… уходите…
Рактер послушно сидит рядом, глядя, как она засыпает. Когда она уже вряд ли его слышит, тихо произносит:
— Думаю, как раз очень хорошо понимаю.
Она не меняет своего решения на следующее утро, когда просыпается трезвой.
Рактер из своей мастерской, по обыкновению вставший рано — гораздо раньше Шей — наблюдает ее пробуждение этажом выше: как ритмы ее сна меняются, как она перекатывается на кровати, как лениво размыкает веки, садится, потягивается — и вдруг вздрагивает, вспомнив о чем-то (о нем), и садится на кровати прямо и напряженно, словно приготовившись к драке, и говорит вслух в пустоту перед собой:
— Вы слышите меня?.. Я знаю, слышите.
Рактер внизу в трюме поднимает голову, вслушиваясь.
— Я больше не пьяна, и я не передумала, — продолжает Шей с каким-то веселым отчаянием. — Я не боюсь больше. Не могу без вас. Никто не сможет заменить вас. Я хочу с вами быть. Всегда. И хочу… всего. Не хочу никого, кроме вас. Я… люблю вас. — И громче, увереннее повторяет: — Люблю. Всю жизнь любила, каждый ее день и час. Вот и сказала… Это было не так уж сложно. — Нервно смеется, отводя рукой прядь волос от лица. — Придете завтракать?
Рактер приходит на кухню на десять минут раньше нее (он отлично знает, сколько времени у Шей отнимает умывание и одевание) — как раз чтобы успеть сделать ей большой сойкофе с молоком и яичницу-болтунью: два яйца, немного молока, жирный кусок масла, щепотка перца — все как она любит.
Появившись в дверном проеме и увидев Рактера за кухонным столом — он, в белой рубашке с закатанными до локтя рукавами, как раз выкладывает болтунью на тарелку, Шей замирает, словно споткнувшись. Совершенно очевидно, что между ними должно вот-вот произойти, и все же напряжение повисает как натянутая тетива, дрожащая низким гулом.
Пришла очередь Рактера сделать шаг: Шей уже сделала свой, озвучив признание, к тому же он как-никак мужчина, — и он делает этот шаг, вернее, два шага к Шей — и целует ее. Не как в прошлый раз во время битвы с Цянь Я — осторожно, точно хрустальную статуэтку, — а глубоко, уверенно, потому что теперь у него есть такое право; и чувствует, что Шей это нравится — очень нравится, если верить ЭМ-излучению и тому, что вся она дрожит сладкой мелкой дрожью.
Все-таки настоящий первый поцелуй должен быть совсем не про то, как пытаешься посмотреть своим страхам в лицо, стоя перед Царицей Тысячи Зубов; он должен быть про страсть, про то, как накрывает горячая душная слабость, как подгибаются ноги, как сердце колотится где-то то ли в пятках, то ли в горле, — и Рактер очень хочет, чтобы для Шей все так и было.
Кажется, получается неплохо.
Поцелуй длится и длится. Из кожи Шей начинает сочиться слабое серебристое сияние, как тогда, на цветочном рынке ночью. Магия льется из нее как лунный свет: поцелуй ощущается словно у Рактера полный рот сычуаньского перца или электрическая батарейка. Он дотрагивается языком до ее маленьких зубов.
Она стискивает пальцы у него на плечах, когда он прижимает ее к кухонному столу. Издает тихий полувздох-полустон, когда он прикусывает тонкую смуглую кожу на ее шее:
— Ох… Почему это так хорошо?
— Потому что я хочу, чтобы вам было хорошо, — отвечает он, намеренно щекоча дыханием ее шею.
Зажмурившись, она кивает.
— Да… Это потому что я с вами.
Она определенно не боится больше прикосновений — льнет, как кошка. Гладит его по плечам, по груди. Прикосновения на удивление жадные — давно хотелось, видимо. Одна из ее маленьких ладоней забирается под его рубашку и ниже — под пояс штанов; пальцы замирают, найдя рубцы, где живая человеческая плоть переходит в сталь и хром — и скользят дальше, изучая.
Рактер отрывается от нее, говорит:
— Шей, нам не обязательно торопиться. Я сделаю какой-нибудь прибор. Любые ваши фантазии будут мне в радость. А сейчас лучше выпейте ваш сойкофе, пока он не остыл.
Но Шей притягивает его к себе обратно и дергает Рактера за волосы с неожиданной злостью.
— Ну уж нет. Трахните меня наконец. Хоть пальцами, хоть как. Если вы и сегодня… сбежите от меня… — шепчет она сквозь поцелуи.
— Да? — с интересом спрашивает Рактер, гладя ее шею и тонкие смуглые ключицы.
— То я тоже от вас сбегу. В Сиэтл. И вы меня никогда не найдете…
— Никуда вы от меня не сбежите, — усмехается Рактер. — Вы моя, Шей.
Еще недавно он поостерегся бы говорить ей что-то подобное, чтобы не увидеть знакомый всплеск страха, но сейчас он видит лишь розовое колыхание возбуждения.
Контроль интересная вещь, думает Рактер. Приятно, когда он у тебя, но так же приятно и вверять его другому в некоторые
