Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ветер разносил лай гончих, которые обнаружили добычу, и чувство вины тут же охватило меня дрожащими объятиями.
Когда предводитель Дикой Охоты вскочил на лошадь и весь их отряд ускакал вдаль, я почувствовала лишь одно – благодарность за то, что гончие учуяли не меня. Я доживу до того, чтобы спрятаться получше и провести на белом свете еще один день, даже если это будет означать, что так повезло не всем.
9
Меня разбудил солнечный свет. Я почувствовала его тепло на лице и открыла глаза. Несмотря на все страхи, что наш мир погрузился в вечную тьму, солнце утром все-таки взошло. Его лучи осветили окружающий нас вечнозеленый полог, и иголки на деревьях мерцали.
Я подавила желание протереть глаза – руки у меня были покрыты слоем засохшей грязи. После того как мы едва избежали встречи с Охотой, я долго не могла уснуть и теперь чувствовала себя слишком усталой и разбитой.
Встав на четвереньки, я осторожно выползла из нашего укрытия под корнями деревьев. Стараясь не потревожить спящего Брана, я поднялась на ноги и, оказавшись на небольшой полянке, огляделась. Накануне, в сплошной темноте, ничего не было видно, и мне пришлось практически ползти по земле, погружая руки в разлагающуюся листву и гнилушки, когда я пыталась отыскать брата.
С опаской оглядываясь по сторонам, я выбралась из овражка, послужившего нам ночным убежищем, сделала несколько шагов и очутилась в центре лужайки. Медленно поворачиваясь вокруг себя, я заметила распустившийся бутон каких-то полевых цветов, росших прямо из ствола упавшего дерева, под которым мы укрылись.
Их просто не могло быть здесь раньше – слишком холодно уже было по ночам, да и морозы не за горами. Но все же они росли. Тропа, по которой прошла Дикая Охота, покрылась зеленью, и теперь ее усеивали бархатцы и лаванда. Пока я смотрела на них, не веря своим глазам, раскрывалось все больше бутонов, поворачивавшихся навстречу солнцу. Я тоже подняла лицо, чтобы почувствовать его тепло на коже, и горько улыбнулась, осознав, что фейри каким-то образом прогнали зимний холод. Последние дни года обычно бывали морозными, но сейчас стужа отступила, вселив надежду, что мне удастся найти какое-нибудь убежище и теплую одежду до того, как выпадет снег.
Окинув быстрым взглядом лес и восхитившись его красотой, я медленно повернулась и снова взглянула на спящего Брана. Его грудь вздымалась и опускалась ровно, ритмично, расслабленно, словно сон на мгновение забрал все его заботы. Я знала: в тот момент, когда брат проснется, он вспомнит все, что произошло, и все, от чего он отказался ради меня.
Нижняя губа у меня дрожала, пока я смотрела на него, дыхание стало прерывистым, и воздух с трудом вырывался из легких. Я повернулась в ту сторону, куда, как мне казалось, мы бежали прошлой ночью.
Когда Бран проснется, он возненавидит меня за то, что я сбежала, но, по крайней мере, останется жив.
Я сделала нерешительный шаг, сосредоточившись на единственном поступке, который могла совершить, когда будущее стало для меня невозможным. Сама жизнь стала для меня невозможной, потому что придется все время бегать и прятаться в лесу. Но рано или поздно наступит день, когда я умру. Мысль об этом следующем шаге была единственной у меня в голове, и слезы ручьем текли по щекам, скатываясь на плащ.
– Ты и дня не протянешь одна, – раздался у меня за спиной голос Брана.
Я оглянулась и увидела, что он сидит, настороженно наблюдая за мной недовольным хмурым взглядом, будто я провалила предложенное им испытание.
– Во-первых, ты собираешься идти туда, откуда мы пришли. Во-вторых, ты такая бесшумная – практически каменный тролль.
– Лучше заткнись, – сказала я, и из горла у меня вырвался хриплый смех.
Бран поднялся на ноги, подошел, остановился передо мной и, обхватив дрожащими руками, прижал меня к груди. Я вздохнула, растворяясь в его успокаивающих объятиях, и сглотнула слезы. Это походило на прощание. Будто он понял, что у него нет другого выбора, кроме как отпустить меня в бега одну.
Все было против меня, и мои шансы выжить и остаться на свободе равнялись практически нулю. Но меня утешала мысль, что, возможно, хотя бы Бран и мать смогут обрести некое новое подобие нормальной жизни, несмотря на упавшую Завесу. Фейри они не интересовали, и они точно не пополнят ряды бойцов, которые встанут на пути Охотников.
– Мне страшно, – призналась я, поднимая руки и обнимая его за плечи.
Бран отстранился, чтобы кивнуть мне в подтверждение. Только дурак не будет бояться смерти или неизвестности, когда все, с чем мы были знакомы до вчерашнего дня, исчезло. Даже люди, которых не отметили, уже никогда не станут прежними.
Во всяком случае, не сейчас, когда нам угрожали фейри.
– Я тоже боюсь, – признался он, горько улыбнувшись. – Но что бы ни случилось, мы справимся с этим вместе.
– Бран, – возразила я, яростно качая головой.
Его готовность следовать за мной была в лучшем случае глупой, а в худшем – смертельной.
– Я не оставлю тебя умирать в одиночестве. Не смей даже заикаться об этом.
Выражение лица у него было суровым, решительным. Он еще раз покачал головой, окончательно подтверждая свои намерения, и его лохматые волосы тоже качнулись из стороны в сторону.
– Может, мне следовало не бежать от них, а просто позволить им забрать меня, – сказала я, тяжело вздохнув.
Я произнесла эти слова, не сомневаясь, что Бран отвергнет и этот вариант. Хотя он был бы верным, правильным.
– По крайней мере, тогда ты остался бы дома с мамой.
– Послушай, Эстрелла. Прошлой ночью я имел в виду именно то, что сказал. Что бы ни случилось, ты должна сделать все возможное, чтобы не попасть в руки фейри и в Альвхейм. Обещай мне, – сказал Бран низким голосом, будто умоляя меня.
Горячность, прозвучавшая в его голосе, заставила меня остановиться и взглянуть на брата в замешательстве. Почти все жители Мистфела проклинали фейри и все, что они собой символизировали, но Бран был единственным, кто вообще не высказывался на их счет. Его не тянуло к Завесе, как тянуло меня, но теперь он настаивал на том, чтобы держаться подальше от всего, что связано с монстрами, обитающими за Завесой.
– Что ты…
– Легко не бывает никогда, и все не так, как кажется. Если ты думаешь, будто проигрываешь бой, ты его заканчиваешь, – сказал