наконец, хорошо заснула — и я с легкой душой отправился к Аристарху, а то ступени сами себя не сделают. Ну что, африканский тик, я иду за тобой!

Аристарх обрадовался, увидев меня. От него отчетливо пахнуло водочкой.

— Ходил снова к Нестору, хвалил купленное у него дерево. Очень оно мне понравилось! Он, кстати, сказал, что его по-научному Ироко называют.

Я улыбнулся. Похоже, дерево не только окрестили, но сразу и обмыли его изысканное название.

— Ну, почему бы и нет! — согласился я, и мы приступили к работе.

Наметить линии, отпилить, подработать напильником, грубой наждачкой, сделать пропилы под уголки — и ступенька готова. Работа достаточно простая, и с каждой изготовленной ступенькой новая получалась все быстрее. К девяти вечера мы все уже и закончили. Зашлифовали еще наждачкой помельче, и получилось очень даже красиво.

Аристарх был доволен не меньше меня — такой уж он человек. И донести помог ступеньки до дома. Пришлось сделать два рейса, тяжелые они оказались.

В другое время обязательно бы на чай его заманили с вареньем, но, едва он увидел переполох вокруг Аришки, как решительно отказался отвлекать женщин от лечения малой.

Попрощавшись с ним, я принялся перетаскивать ступеньки к лестнице, ловко лавируя между веревками с мокрым бельем. Как человек опытный, я специально оговорил с Игнатом, чтобы он насверлил в уголках побольше дырок под шурупы. Шуруповерта у меня не было, конечно, но в ситуации, когда в уголках отверстия уже есть, можно работать и вручную. Ручной дрелью с тонким сверлом сделать отверстие, чтобы шуруп лучше лез, и вперед, работать дальше при помощи отвертки. Что хорошо — практически бесшумная работа, был бы шум, никто бы мне не позволил сейчас все делать.

Все доделать не успел — отвертка стала валиться из рук после вчерашнего недосыпа. Второе дыхание какое-то время продержалось, но бесконечным не было. Натаскал воды про запас и лег спать, попросив бабушку разбудить на полчаса раньше, чем обычно. Вот в эти утренние полчаса лестницу целиком и завершил.

Малой было полегче — дрыхла. Я с удовлетворением отошел в сторону и осмотрел готовое изделие. Перила, конечно, нужно будет покрасить, нержавейку мне тут не найти под страхом смертной казни, но все остальное смотрелось очень даже неплохо, даже по сравнению с винтовыми лестницами из двадцать первого века. Осталось лаком вскрыть, но это я буду делать разом — займусь и лестницей, и отделкой наверху. Пару дней мне понадобится на несколько слоев, и на это время всех нужно будет отселить. Ясно, что сейчас, когда малая болеет, это сделать нереально.

— Надо же, как красиво! — одобрила лестницу и бабушка, неслышно подойдя сзади, — безопасно по ней карабкаться?

— Да, вполне! — порадовавшись похвале, сказал я, — хочешь опробовать?

— Нет, пожалуй, поживу еще! — ответила бабуля, — старовата уже так рисковать.

Да уж, нынешнее представление о возрасте меня просто вырубало. Да она всего на пару лет старше меня на момент, когда я склеил ласты. А я спокойно, не скажу, что козликом, скакал по такой лестнице на даче, но достаточно уверенно ею пользовался. Главный секрет — не ходить по ней сонным. А то очень быстро внизу окажешься, ребрами ступеньки пересчитав, и не поймешь, как оно так оказалось. Но в 1971 году все иначе. Человеку шестьдесят, или под шестьдесят, а он уже твердит — я старик, я свое отжил, вот вы теперь коммунизм будете строить, а я уже все… Ну ладно, я уже к этому немного привык хоть. Так что не стал горячо, как раньше, убеждать бабушку, что в ее годы она еще о-го-го — все равно она к этому с юмором относится, а просто сказал:

— Ну, как знаешь!

И рванул по привычному маршруту — пробежка и стадион. Вот только не пробежал я и ста метров, как дорогу мне преградили двое, ловко выскочив из переулка. Сразу узнал — братья Зауровы!

Оглянулся — сзади уже стоял Васька. Дорога узкая, не проскочу мимо него, несмотря на то, что бегаю наверняка намного быстрее, чем эти мужики за тридцать.

— Ну что, стукачок! — ласково сказал один из братьев, доставая финку из кармана легкого пальто, — добегался?

Глава 13

12 апреля 1971 г. У дома Домрацких-Ивлевых

По сути, выбора мне уголовники и Васька не оставили — загнали не в прямом, но фигуральном смысле слова в угол. На улице еще сумерки, их никто даже опознать потом не сможет, если позволить им меня убить. Ну что же, в угол, значит в угол. Убивать собрались, значит. Не знают, что ли, что в такой позиции противник, который не готов безропотно принять смерть, становится очень опасен — терять-то нечего!

Когда я бегал, то брал не ломик, а топор — он неплохо помещался в приделанную петельку легонького старого пальто слева. Старая добрая классика — в точности как у Раскольникова. Пальто полу расстегнуто, чтобы не было слишком жарко, топор достать я могу за доли секунды, просто скользнув рукой за пазуху. Но пока что стою и молчу.

Ходил как-то на тренинги по выживанию в экстремальных ситуациях — не по своей инициативе, нам фирма всем проплатила, после того как одного из аудиторов застрелили ночью на улице. Люди начали увольняться, вот боссы и решили нас подбодрить таким образом. Сотрудники, конечно, отнеслись к этому скептически — ясно было, что убили нашего коллегу не случайные люди, а наемные убийцы, и что-то сомнительно, что несколько дней тренинга помогут в будущем защититься от усилий профессионалов по нашей ликвидации. Но я лично не пожалел, что сходил — тертый профессионал лет сорока работал с нами обстоятельно, говорил так доходчиво, что все отпечатывалось прямо в мозгу. Описывал и подобные случаи, когда нападает криминал, а не профессионалы.

В полном соответствии с его рекомендациями я не собирался действовать. Причина проста — они давались для России двадцать первого века. Он рекомендовал начать орать, бить стекла в соседних домах, чтобы привлечь внимание обывателей. Сказал, что на простые крики никто может не выйти, а вот если окошечко на осколки разлетится — то выскочат наружу как миленькие. Не могла мне пригодиться и рекомендация бить по машинам, чтобы сработала сигнализация, и автовладельцы заволновались о судьбе своих авто. Их просто не было на улице как таковых. Ни авто, ни тем более авто с громкой сигнализацией.

Но шуметь я не собирался и по другой причине — а вдруг, я, обороняясь, убью одного из нападающих? В России двадцать первого века еще можно попытаться заставить следствие, суд или прокуратуру ввести в действие положение о самообороне и спастись от тюрьмы. Но что я точно знал о СССР, что тут такой фигней никто не балуется — если убил кого-то, по любой причине, ты обязательно будешь сидеть в тюрьме. Единственное исключение — если окажешься клиентом психушки, тогда ты будешь сидеть не в тюрьме, а в психушке. Хрен редьки не слаще, в психушке могут реально психику сдвинуть при помощи сильнодействующих препаратов, которыми будут тебя пичкать. Да и процедуры определения псих ты или нет, очень жесткие в СССР. Вплоть до того, что могут сильнодействующими наркотиками накачать, чтобы не мог притворяться и раскололся.

Так что, если я кого сейчас грохну — у меня только один путь, бежать отсюда и делать вид, что меня никогда тут и не было. Пусть ищут, пусть доказывают, если найдут. Шанс избежать проблем и тюрьмы критически выше, чем если остаться возле убитого и говорить потом, что он первый начал. Вот, к примеру, тот же Иван, от которого будут требовать раскрыть это убийство — даже если он догадается, что это я убил, будет ли он стремиться меня арестовать после всего, не совсем легального, что мы вместе творили? Да он лучше предпочтет получать взыскания за висяк, чем препирать меня к стене, арестовывая. Мало ли я захочу скостить срок, сообщив следствию о подкинутом Цушко нагане и об утаенных неким милиционером деньгах, поделенных со мной пополам?

Но была у инструктора и стратегия для менее тяжких случаев, небольших конфликтов со всякой гопотой. Когда все на грани, и есть шанс мирно разойтись краями. Вот ею я и собирался воспользоваться. Он говорил в таких случаях молчать, стоять и засовывать руку в карман — намекая, что там у тебя что-то есть опасное. Молчаливый противник нервирует, человек, что стоит, а не идет, как лох, к гопоте, по ее требованию, лохом больше не выглядит. И проверять мало охоты, что там у него в мерзком карманце? А если пистолет — и тогда любимые дети улицы полягут на ней же с простреленными головами? Не для того их маменька рожала, ох, не для