а вторым – экономическая социология и маркетинг. Потребность в социологах возникает, когда в стране есть политическая демократия и экономическая свобода, конкуренция на рынке. В Советском Союзе не было ни того, ни другого.

В то время как социология находилась в Советском Союзе под запретом, она активнейшим образом развивалась на Западе. Социологи обменивались опытом на международных конференциях. В ходе хрущевских преобразований руководство СССР решило, что нельзя оставаться в стороне от этого процесса. Советские делегаты начали посещать престижные международные мероприятия.

Борис Фирсов: «До начала 60-х годов международные социологические конгрессы, как это ни парадоксально звучит, посещали члены советской Академии наук, академики-философы. Для того чтобы преодолеть дискомфорт, который они испытывали во время этих встреч, решили придумать некую буферную организацию под названием „Советская социологическая ассоциация”».

Однако независимо от планов советского руководства социология находит в Советском Союзе энергичную поддержку снизу. Перспектива изучения и рационального преобразования общества вызывает огромный интерес у молодой научной интеллигенции. Отсутствие в СССР социологического образования никого не останавливает. Социологами становятся люди самых разных профессий.

Борис Фирсов: «Идея оказалась настолько популярна, что прошло буквально несколько лет, а в Советскую социологическую ассоциацию уже вступили тысячи людей, принадлежавших к самым различным кругам российской и советской интеллигенции».

Владимир Ядов: «Огромную роль сыграла война, мы еще как будто чувствовали вину перед погибшими. Мы понимали, что нельзя без конца сидеть в окопе, надо честно говорить и об истории, и о том, что сейчас происходит в стране».

Советские руководители знакомятся с доводами приверженцев социологии и решают, эта наука имеет важное прикладное значение. Социологические исследования должны помочь тем преобразованиям, которые происходят в СССР, строительству коммунизма.

Олег Божков: «Вот это массовое жилищное строительство потянуло за собой решение социальных вопросов: поликлиники, транспорт – всё надо делать, а за что хвататься? Страна огромная, жутко централизованная власть, единых решений на всю страну принять нельзя».

На волне увлечения социологией в 1961 году на философском факультете ЛГУ формируется лаборатория под руководством Владимира Ядова. Вскоре подобные организации появятся в Москве и в Новосибирске. Социологического образования по-прежнему не было, но после специального решения ЦК КПСС в 1969 году в советской столице появилась особая академическая структура – ИКСИ, Институт конкретных социальных исследований.

Олег Божков: «Они были очень неглупые парни – ребята в ЦК КПСС. Они предписали четкое название: с одной стороны, нам нужна социология, чтобы вступить в Социологическую ассоциацию, а с другой стороны, название этого института было прописано в этом постановлении: Институт конкретных (конкретных – никакого умничанья) социальных исследований. Не социологических – социальных!»

Молодые советские социологи 60-х оканчивали гуманитарные факультеты университетов, проходили истмат, диамат, научный коммунизм и, в общем, не сомневались в истинности этих наук, вышедших из марксизма. Они по своим убеждениям были в основном настоящими коммунистами. Но выделялись эстетически на фоне коллег – обществоведов. Говорили и читали по-английски, были модники, любили итальянских неореалистов и Ренуара. Представители какого-то маленького племени внутри гуманитарно – партийного народа. И гуманитарно-партийный народ замечал это отличие и относился к ним с подозрением.

Деятельность лаборатории Ядова оставалась в русле коммунистической идеологии. Молодые ученые предприняли масштабное исследование, чтобы определить отношение советских рабочих к трудовой деятельности. Они надеялись обнаружить таким образом проявления растущей коммунистической сознательности

Владимир Ядов: «Мы хотели понять, верно ли то, что страна находится в зрелой стадии социализма, которая, согласно теории Маркса или Ленина, должна перейти в стадию сверхзрелого социализма, а впоследствии – в коммунизм. Хрущев вообще говорил, что уже наше поколение будет жить при коммунизме».

Игорь Кон: «Очень многие люди искренне верили, что так есть на самом деле, что просто нужна дополнительная информация. Чтобы не связываться с истматом, с научным коммунизмом, избежать этой идеологической конфронтации, надо иметь эмпирические исследования. Дополнительная информация, конечно, подтвердит, что мы лучшие из лучших и живем в лучшем из лучших миров».

Советская власть идет навстречу советским социологам. Заводские парткомы выделяют для них людей, которые проводят опросы среди рабочих. К их услугам вычислительные центры, где работают огромные советские электронно-вычислительные машины – БЭСМ. Информацию в эти машины вводят с помощью перфокарт.

Игорь Травин: «Там сидели изящные девушки в белых халатах, жутко важные и значимые, они-то и занимались по сути дела ведением работы – набивали информацию на перфокарты».

Публикации Ядова и Андрея Здравомыслова были высоко оценены западными учеными, но у партаппаратчиков появились к социологам претензии. Советское руководство встревожено опытом чешских реформ, начавшихся под лозунгом усовершенствования социалистической системы, но приведших к тому, что в стране началась Пражская весна. Советские социологи находятся под контролем, оказывается, что они постоянно вторгаются в запретные сферы.

Игорь Кон: «С цензурой сталкивались. Прежде всего, было очень опасно разгласить государственную тайну, а государственной тайной было абсолютно все».

В советское время в Таврическом дворце находилась ВПШ, Высшая партийная школа. Такая business-school, где готовили советскую партийную элиту. И здесь преподавал социолог Андрей Здравомыслов. Он провел исследование среди своих слушателей – социология партийной элиты. И, собственно, с этого начались гонения на ленинградских социологов. Потому что сведения были совершенно секретными, изучать партийное начальство не полагалось никому.

Чем бы ни занялись социологи – советской семьей, субкультурой молодежи, преступностью, – всё это раздражает коммунистических идеологов. Даже советские рабочие сообщают о себе что-то неправильное. Когда сделавший свою карьеру при Сталине академик Марк Борисович Митин узнал о том, как рабочие относятся к своей трудовой деятельности, он был искренне возмущен.

Владимир Ядов: «Мы с Андреем делаем доклад о результатах исследования, говорим, что примерно шестьдесят процентов рабочих довольны в целом своей работой, а сорок – недовольны. Митин говорит: „Нам нужны те данные, которые нам нужны! А что это такое, чуть ли не половина недовольна работой?”».

К особо неприятным для властей выводам приводит обследование участников движения за коммунистический труд. На вопросы социологов советские рабочие отвечают совсем не так, как этого ожидает советское начальство.

Владимир Ядов: «Оказалось, что участники соревнования за коммунистический труд, ничем не отличались от тех, кто в этом не участвовал. А когда мы спрашивали, вы участвовали, они говорят: не знаю, вроде да, вся бригада участвует».

Результаты социологических исследований для советских руководителей неприятны. В середине 70-х годов они разгоняют московский ИКСИ. В Ленинграде, однако, процесс затянулся почти на десятилетие. Секретарь Ленинградского обкома Григорий Васильевич Романов неожиданно проявил к социологии большой интерес. Он решил, что в Ленинграде нужно создать свой социологический центр, не хуже московского.

Олег Божков: «Когда в 1975 году создавался Институт социально-экономических проблем, Романову лавры Москвы не давали покоя: если в Москве есть, то