Когда Вы просили меня описать город, думаю, Вы имели в виду то, как он выглядит. Дома венецианцев ничуть не похожи на все прочие. Они напоминают корабли, всегда готовые совершить вояж в Алеппо или Дамаск! Вы не просто входите в дом венецианца, вы поднимаетесь на его борт. А внутри видите, как солнечные блики, отражающиеся от поверхности волн, пляшут на его стенах, и тогда кажется, будто вы спустились в какой-то подводный город.

Все это, конечно, очень необычно и диковинно. Но мы с Иоганном полагаем, что устроились здесь весьма недурно. Ваш совет оказался нам чрезвычайно полезен, падре: венецианцы выстроили отличный fondaco в Риальто для своих уважаемых немецких партнеров. И впрямь, все купцы Tedeschi должны останавливаться только там – пожалуй, еще и для того, чтобы исключить любую контрабанду или открытие частных предприятий без налогообложения. Именно там мы и начали свое дело.

Подобно торговле Германии с Венецией, здание fondaco возникло и разрослось, словно дикорастущее растение, которое цветет и пахнет, так что его устройство не всегда симметрично, зато приятно. Южный двор, в котором располагаются наши комнаты, может похвастать семью прелестными арками на каждой из своих сводчатых галерей.

У fondaco есть собственные кухни и повара. На первом этаже располагается просторная столовая. Здесь же имеются и хорошие колодцы со свежей водой. Винный склад открыт для нашего удобства всю ночь напролет. За хозяйством присматривает превосходный управляющий, назначенный в прошлом году пожизненно (если ему понравится работа – иначе удержать венецианца в услужении невозможно): выдает свежее постельное белье прибывающим купцам, надзирает за носильщиками, привратниками, лодочниками, весовщиками, штамповщиками и упаковщиками. Сам он подотчетен комитету из трех венецианских вельмож, visdomini[57]. Словом, здешнее устройство похоже на колледж или мужской монастырь, тихий и добропорядочный. К каждому купцу приставлен собственный sensale, нечто вроде венецианского торгового агента, который дает советы относительно того, какой налог следует уплатить с каждой сделки. Ну и, разумеется, синьор sensale должен получить и свою маленькую мзду.

Каждую ночь здание fondaco запирают от воров и сумасшедших, которых, с сожалением вынужден я констатировать, полным-полно на улицах этого прекрасного города, хотя, пожалуй, их все-таки не так много, как нам сказали совсем недавно, когда увеличивали плату за нашу охрану.

Мы с братом более не живем под крышей fondaco. Наконец-то нам удалось убедить венецианцев в том, что мы – не торговцы; мы приехали сюда, чтобы остаться здесь. Мы станем гражданами после того, как женимся, о чем я расскажу Вам чуть ниже. Мы сняли два небольших домика на площади, известной под названием Сан-Панталон.

Мы оба счастливы с женщинами, которых подыскали себе. Только представьте себе: очень может быть, что в следующем году мы будем качать на коленях венецианских детишек! С другой стороны, мой тесть предъявляет к нам претензии – он поставляет нам хорошую бумагу, но пропивает свои доходы вчистую и хочет, чтобы мы помогли ему. Иоганну в этом смысле повезло больше: его будущий тесть – известный художник-портретист. Но Паола, невеста Иоганна, куда холоднее и сдержаннее моей Люссиеты, так что я очень рад своему выбору, если его можно назвать таковым.

Я учусь не обижаться на венецианцев. А это очень странно! Иногда мне кажется, что я обзавелся здесь настоящим другом; но, когда встречаю его в следующий раз, он смотрит на меня пустыми глазами и едва здоровается со мной на улице, словно я смертельно оскорбил его.

Полагаю, венецианцы похожи на воду, на которой живут: они очень чувственны в своих манерах и вечно жестикулируют, плавно и неспешно, над своими гладкими камнями и перилами, получая от этого невыразимое удовольствие. Настроение их меняется в зависимости от приливов успеха и счастья, света и тьмы. Огромное влияние на них оказывает город: да и разве может быть иначе? Жить в таком удивительно поэтическом месте, полном окон, воды и отражений!

Признаюсь Вам, что и сам я не остался равнодушен к сладострастной чувственности города. Я ощущаю, что любовь к Венеции поселилась в моей душе, где не должно быть места для любви к городу. Но, боюсь, мой энтузиазм по поводу моего нового дома уже утомил Вас, поэтому я умолкаю. Прошу Вас передать эти известия моим родителям, когда Вы увидите их в воскресенье в церкви. На следующей неделе, когда у меня будет больше времени, я напишу им. Меня зовет Люссиета. Моя маленькая конфетка! Она олицетворяет собой качество, которое я могу описать лишь как «сговорчивость», отчего все живые существа, включая меня, склоняются к ней в ожидании удовольствия, которое она доставляет неизменно. Что до меня, то она согревает мое сердце, как горячее пиво! Иногда, завидев ее, я просто воздеваю руки, подобно святым старцам в молитве, и говорю себе на своем новом языке: «Ecco qua! Un miracolo!»[58]

Конечно, Вы можете сказать, что я до сих пор живу в идолопоклонническом состоянии новобрачного, но я почему-то совершенно уверен в том, что эта благословенная пора будет длиться вечно.

Все это появилось у меня только потому, что Вы помогли нам приехать в Венецию. Я буду всегда от всего сердца благодарить Вас за то, что Вы отправили нас сюда, падре Пио, всегда.

* * *

Восемнадцатого сентября 1469 года Collegio Венеции даровало Иоганну фон Шпейеру исключительное право печатать письма Цицерона и «Естественную историю» Плиния «самым красивым из возможных шрифтов». Штрафы и конфискация защищали это право, если какой-либо иной коммерсант вздумает выступить в роли его конкурента.

Иоганн еще не до конца осознавал, чего добился, но немецкие купцы, обступившие его в fondaco, чтобы взглянуть на документ, хлопали его по плечам и пожимали ему руку. Они вслух читали имена Consiliari[59]: Ангелус Градениго, Бертуччи Контарено, Франциск Дандоло, Якоб Маурецено, Ангелус Венерио – более благородных фамилий в Венеции не существовало.

Маленький человечек, кривоногий и косолапый, похожий на таксу, попытался протиснуться к нему сквозь толпу. Немцы невозмутимо сомкнули ряды, встав плечом к плечу и не пуская его вперед. Послышалось жалобное хныканье, возникла непонятная суматоха и давка, и внезапно его рябое личико и одно ярко-алое ухо на мгновение показались на уровне пояса двух немцев. Голову его прикрывал капюшон накидки.

– Кто это? – с отвращением поинтересовался Венделин. – Я имею в виду, кто он такой?

– Шпик священников из Мурано, – прошипел какой-то купец. – Сама мысль об этой монополии им ненавистна. Если только речь идет не о Библии, причем латинской, то сама идея книгопечатания вызывает у них лютую ненависть.