Когда приходит время сказать самые важные слова в жизни, вы говорите мало. Вы просто вслушиваетесь в чужие слова о Боге, престоле, столах и домах, повторяя: «Да, согласна» и «Да, беру», – а потом произносите свое имя и его, и все кончено, и закон соединил вас на всю жизнь.

А потом вы стоите, немая и растерянная, на собственном празднестве, а все вокруг поздравляют вас, но их auguri[62] доносятся до вас, словно с дальнего конца подземного туннеля, пока наконец вы (к счастью) не удаляетесь в комнату, где ваша плоть сливается с его плотью.

Я благодарю Господа за это.

Во рту у меня всего лишь простой язык, но, говорю вам, наша любовь заставляет звезды светить днем. Эта любовь идет на ходулях и достигает небес… и хотя завершается каждый акт любви всегда одинаково, но великолепие и пышность его исполнения неизменно разнятся, словно рассвет и закат.

Отныне мы неразделимы. Даже когда он уходит на работу, а я начинаю заниматься женскими делами, нам достаточно хотя бы на мгновение закрыть глаза, чтобы почувствовать себя вновь в своей постели, и весь день складывается, словно коробка, ведя нас навстречу друг другу с разных концов города.

Делать быстрые книги совсем не просто. Я точно знаю, что труднее всего заставить работать мужчин нашего города, настолько они любят дремать и предаваться мечтам. Большинство товаров сами плывут к нам по морю, от нас не требуется ровным счетом никаких усилий, необязательно шевелить и пальцем, не говоря уже о руке. Словно у анемоны, цветущей под водой, все необходимое само течет к нам в рот!

Словом, то, что мужу удалось найти работников, которые до зарезу ему нужны, можно счесть не иначе как благословением Божиим: иногда мне кажется, что он должен создать здесь, в Венеции, маленький немецкий мир, который тикает безостановочно и ровно, словно заморские часы.

* * *

Новое искусство механического книгопечатания требовало человеческих рук.

Венделин и Иоганн пошли по улицам Венеции, заходя в выставочные залы, мастерские, книжные лавки и студии в поисках нужных людей, которые могли бы им помочь.

В определенном смысле новое печатное дело почти ничем не отличается от прежнего, порождавшего рукописи: сначала приходит идея, которая потом наполняется содержанием. Поэтому Венделин и Иоганн принялись искать редакторов. Причем, зная о тщеславии ученых-схоластов, братья настаивали на том, что им требуются лишь те, кто способен отбирать утонченные и изысканные манускрипты, исправлять накопившиеся ошибки переписчиков и сочинять заманчивые и привлекательные вступления, равно как и рассыпаться в цветистых благодарностях будущим благородным покровителям.

К ним хлынул поток соискателей, из числа которых они отобрали Джероламо Скуарцафико, запойного приверженца классицизма, и филолога Джорджио Мерулу.

Затем они наняли Бруно Угуччионе, достойного молодого человека из Дорсодуро, который должен был помогать старшим редакторам. Его кандидатуру предложил писец Фелис Феличиано, настоявший на том, чтобы фон Шпейеры непременно встретились с его протеже. Бруно привел с собой на ознакомительную беседу своего старого друга Морто, ныне золотых дел мастера. Он справедливо предположил, что братья-немцы найдут применение ловким пальцам Морто, но, самое главное, юноша лелеял надежду, что в чужеземном предприятии рядом с ним будет работать хоть один знакомый человек.

Был уже вечер, когда Бруно и Морто подошли к stamperia. Летний день выдался на редкость прохладным, хотя солнце давным‑давно должно было высушить росу. Посему на улицах до сих пор не выветрился запах моря. Даже в полдень листья не отбрасывали тени и, поникшие, лежали на камнях, словно слезы, упавшие много часов назад. Городские собаки думали дважды, прежде чем поднять хотя бы одну лапу: это требовало слишком больших усилий. Солнце оставалось пятнышком расплавленного стекла в небе, ожидая, пока на него обратит внимание вселенский стеклодув. Плотников-венецианцев, занятых сооружением столов и полок для обустройства stamperia, охватило непреодолимое желание вздремнуть. Они зевали во весь рот и самозабвенно потягивались, словно до сих пор нежились в своих постелях.

Все присутствующие бросили работу и подняли головы, когда в притихшую комнату вошли двое молодых людей: десять пар глаз следили за тем, как они подошли к столам, подле которых стояли и озабоченно совещались о чем-то негромкими голосами два немецких мастера: Иоганн оживленно жестикулировал, то и дело кивая на гранку, которую держал в руках Венделин.

Братья, одновременно и совершенно одинаковым жестом утерев пот со лба, с благожелательным вниманием уставились на двух молодых людей, один из которых походил на школьника восхитительной наружности, а второй был долговязым и нескладным, с кривым носом, настолько большим, что загораживал свет. Письма от учителей послужили для Бруно достаточной рекомендацией. Более того, с его внешностью он оказался работником, которого приятно иметь под рукой, посему ему сразу же предложили контракт.

Морто, ввиду отсутствия у него ученых рекомендаций, предложили выполнить гравировку на крошечной медной пластине.

– М‑м, – пробормотал Венделин, склоняясь над плечом юноши и глядя на безупречную стрелу, которую тот изобразил, – можешь считать, что принят на работу.

* * *

После того как я вышла замуж, мои более опытные подружки сообщили мне, что меня, помимо штопки, ожидает и большая воспитательная работа, касающаяся не только самых обычных вещей. Например, мне предстояло объяснить мужу разницу между грудью матери и жены, а также научить его произносить слова любви, которые я хотела бы услышать, потребовать от него, чтобы он держал задницу на замке и не издавал неприличных звуков и еще более неприличных запахов, и многому сверх того… Но раз мой муж даже не венецианец, заявили они, то он вообще безнадежен.

Женщины сказали мне, что мужчинам только поначалу нравится любовь их жен. Это, конечно, очень печально, потому что они похожи на избалованных детей, которые, надкусив персик, бросают его гнить или открывают бутылку с крепким подслащенным напитком только для того, чтобы услышать вздох, с которым пробка вылетает из горлышка, и делают один большой глоток, после чего отправляются на поиски пива. Более того, попадаются и такие, которые со временем начинают ненавидеть своих жен и даже поколачивают их.

– Женись на ней, уложи ее в постель и закопай в землю, – пропела мне одна из женщин, и мы все изумленно уставились на нее.

Она же заявила, защищаясь:

– Так горланит мой муж, когда приходит домой пьяный.

Но у меня с моим мужем все совсем не так. Ничто не может отравить удовольствие, которое мы получаем друг от друга. Первый раз, когда мы возлегли вместе, был далеко не так хорош, как последний.

После того как мы размыкаем объятия, задыхаясь от счастья, мне нравится засыпать с мужем в нашем доме. Это запущенный и мрачный маленький дом, но мы обжили в нем уже каждый уголок. Я повсюду расставляю цветы, лампы и муранское стекло, так что он похож на небольшой собор, как говорит мой муж.