меня мокрой совсем не от воды. Ощутимо зажав мой клитор между двумя пальцами, он стал потирать его, меня выгнуло, и я ударилась в его израненную грудь затылком, которая вибрировала от низкого животного звука, рождавшегося глубоко в его теле и неизменно воспламенявшего моё. Второй рукой Рамзин обхватил мою грудь с пирсингом и стал настойчиво дразнить сосок, сжимая и оглаживая его. Мой оргазм почти срывался с кончиков его пальцев, но он снова безжалостно отнял его у меня, убрав руку. Я закричала от разочарования и тут же ощутила, как Рамзин сгибает ноги и с силой толкается в меня, нажимая на поясницу. Его член вломился в меня, сталкивая меня в первые судороги оргазма. Войдя до упора, мой любовник протяжно застонал и тут же подался назад, чтобы вернуться еще резче и яростней, толкая мое наслаждение вверх к диафрагме и выше, выше, где оно вырвалось из меня отчаянным утробным стоном. Рамзин тут же последовал за мной, хрипя мне в затылок. Я уткнулась лбом в стену, чувствуя, как трясутся ноги. Вот такого у меня еще не было. Кончить практически от первого же движения во мне мужчины, да так, что глаза закатились. Но и Рамзин продержался лишь на секунду дольше меня. Надо же, как нас пробрало.

14

Рамзин прерывисто дышал в мне в затылок, и я протянула руку и коснулась его бедра, желая ощутить, как напряжение уходит из наших тел. И тут поняла, что мужчина нисколько не расслабился. Едва я коснулась, его он дернулся и вдруг укусил меня за плечо, а потом резко отстранился, выходя из меня, хотя оставался по прежнему твердым.

— Этого ни хрена недостаточно, — прорычал он и открыл дверцу душевой кабинки так резко, что она с грохотом врезалась в стену.

Обхватив меня за талию так, что его рука показалась железным обручем, он выволок меня наружу и, оглядевшись, рванул с держателя банный халат и полотенца и швырнул их беспорядочной кучей на пол. Изящный золоченный держатель при этом оказался вырван из стены и со звоном запрыгал по плитке ванной. А в следующий момент я уже стояла на четвереньках, а Рамзин опять проталкивался в меня, твердый, как камень, и горячий, будто и не кончил пару минут назад.

— Рамзин, ты озверел, что ли? Дай дух перевести! — я дернулась вперед, но зубы мужчины опять впились в моё плечо, а руки вцепились в бедра намертво.

— Ты нужна мне, — бормотал он, неистово толкаясь. — Мне это нужно, Яна.

Его бедра сорвались в бешенный темп, а рот целовал, облизывал, царапая зубами мои плечи, затылок и спину. Моё мокрое тело, остывая, покрылось мурашками, и от этого моя кожа стала одной большой чувствительной зоной, а губы и язык Рамзина словно прижигали её, вырывая из моего горла стоны и посылая волны острой дрожи. Его руки сжимали мои бедра, как в наш первый раз или даже сильнее, так, словно не было силы, что заставит их разжаться. Его член ощущался невыносимой твердостью, такой раскаленной, что мне казалось, я сгорю изнутри. Все окружающее пространство словно смазалось, потеряло четкость и реальность, оставляя мне только его прикосновения, агрессивные и отчаянные одновременно и его свирепые проникновения, которым я сама бесстыдно подавалась навстречу, требуя еще больше.

— Мне нужно… — хрипел Рамзин, набирая темп и окончательно уволакивая меня за собой в это безумие. — Нужно… Нужно..

Все во мне отозвалось, приветствовало эти осатаневшие движения, эти сумасшедшие слова, что он твердил без конца, на зверскую похоть, что рвалась из него наружу, раздирая и меня на части. Я снова желала его и этого помешательства так сильно, что это было больно до крика, от того что все время недостаточно. И я не стала держать это внутри. Я выпустила безумие в словах, криках — грязных, бессвязных, на которые мой любовник отвечал еще большим безумием.

Нечто нарастало в нас, и его трудно было назвать удовольствием, потому что оно было больше, острее, многогранней и в тысячу раз опасней, и оно однозначно было общим. Оно заставляло меня орать, срывая глотку, потому что рвало на части, не умещаясь внутри. Стоны Рамзина тоже обратились в низкий рёв, от которого вибрировал весь окружающий мир и моё нутро, приводя все колебания пространства в единый совершенный ритм. И когда мы его достигли, это стало несоизмеримо больше, чем я могла выдержать.

— Отпусти! — взревел Рамзин, и убийственный оргазм покатился по моему телу и разуму. Он был, как лавина, как сель в горах — смертоносная стихия, сметающая, неостановимая, разносящая все, что было до нее, изменяя под себя. Меня будто погребло под ним, раздавило и одновременно переместило в какое-то другое измерение, лишая возможности дышать и останавливая сердце. Вязкая сладостная темнота окружила, заполнила изнутри, медленно, но безжалостно погружая в не имеющую дна бездну. И не было света, воздуха, как и страха, одиночества и вечной боли. А потом эта всеобъемлющая, и в тот момент такая желанная тьма вдруг рванулась, будто чего-то испугавшись, покидая меня. Оставляя голой, содрогающейся, обессиленно лежащей на куче тряпья посреди роскошной ванной комнаты. Тело трясло от изнеможения, свет казался невыносимо ярким, горло саднило, а легкие болели, будто я, и правда, долго была лишена возможности дышать. Вода в душе все еще шумела, наполняя все вокруг паром. Мои ноги и поясница были прижаты неподъемной сейчас для меня тяжестью, а горячее дыхание Рамзина скользило по моему затылку и плечам, постепенно затихая. Я с трудом повернула голову и встретилась с темно-карими глазами напротив. Пугающая чернота покинула их, они были совершенно нормальными, но странным образом какая-то глубинная часть меня будто жалела об этом.

— Кто ты, на хрен, такой вообще? — прохрипела я, напрягая севшее от крика горло.

Хороший вопрос. А главное, очень своевременный.

15

В глазах Рамзина я на долю мгновения увидела что-то похожее на нежность и уязвимость. На какую-то миллисекунду мне показалось, что он сейчас откроет мне другого себя. Того, кто, как и я, прячется за некой маской. Что ответом на мой вопрос будет пусть не объяснение его происхождения и способностей, но некое откровение о глубинной сути, о том, что наполняет душу, скрытое ото всех. И меня это вдруг напугало. Разве я хочу знать такое? Ведь я знаю, что, если он откроется, я тоже не смогу устоять. Не сейчас, когда тело измождено и дрожит, одновременно и вычерпанное до дна, и наполненное через край, а разум словно