обнажен, беззащитен перед любыми эмоциями. Я сейчас так же уязвима и бессильна, а я ненавижу и боюсь быть такой. Не могу даже вынести мысли о сближении, не в виде грубого физического акта, а того, что пробирается вглубь, просачивается в душу. Ведь единожды попав туда, это чувство близости тут же пускает корни, врастает, отравляет и подсаживает на себя, а когда тебя предают, то приходится выдирать эти корни с кровью и мясом, задыхаясь от боли. Как кто-то в своем уме может желать подобного. Видимо, это отразилось в моих глазах, потому что веки мужчины опустились, как будто с лязгом обрушились толстенные защитные барьеры, а когда поднялись, на меня смотрел прежний Рамзин — жесткий, властный хищник, который ждет от всех безоговорочного утоления любого его голода и подчинения приказам.

Он поднялся с пола, даже не оглядываясь на меня, но, видимо, теперь его сверхъестественная анастезия перестала работать, и я заметила, как искривился его красивый рот от боли. Из-за наших активных физический упражнений местами из ран опять проступила кровь, поэтому я снова не смогла сдержать гримасы, когда отзвук его ощущений снова ударил в меня.

— Иди сюда, — скомандовал Рамзин, возвращаясь под душ.

— Ты отвечать мне, я так понимаю, не собираешься, Игорек?

— Я сразу заметил, что ты умнее, чем кажешься, — насмешливо ответил он. — А теперь будь любезна, шевелись. Я реально устал.

— Если ты думаешь, что твои долбаные приказы как-то могут вернуть подвижность нижней части моего тела, то обломайся, — я и не подумала двинуться.

Затененное стекло душевой кабины немного искажало очертания тела Рамзина и его движения, но мне ведь и не нужна четкость, чтобы точно знать, как резко обозначиваются мускулы на его руках и плечах, когда он втирает шампунь в свои волосы. Как напрягаются его ягодицы и мощные мышцы поясницы и бедер, когда он выпрямляется и подставляется под струю воды, запрокидывая голову. Как вода стекает по его широкой груди, по рельефному торсу, ниже к животу и члену, заставляя свиваться кольцами поросль черных волос в его паху.

— То есть, ты признаешь, что мне удалось затрахать тебя до не стояния? — самодовольно фыркнул он.

— Признаю. Пойди купи себе медаль «Почетный любовник-пришелец месяца»,-огрызнулась я. — Между прочим, мог быть и поаккуратнее.

Вижу, как он замирает и оборачивается в мою сторону, хотя сейчас тоже наверняка видит только смутный силуэт меня, распластанной на полу.

— Я сделал тебе больно? — голос напряженный.

Я молчу. Сказать, что нет — соврать. Но и утверждать, что я не наслаждалась каждым мгновением этой боли, тем более будет откровенной ложью. И все же подкармливать и без того раздутое эго Рамзина, признавая, что только что случился самый взрывной и охрененный секс в моей жизни, я тоже не собираюсь.

— Яна?! — Рамзин звучит уже встревоженно, и это неожиданно злит меня.

— Да расслабься ты. Со мной все нормально! Не надо делать вид, что тебя это, типа, и правда, волнует. Уйти-то я все равно не могу. Ведь так?

Легкая заминка, будто он берет время на раздумье.

— Нет. Не можешь. И ты права, меня все это не слишком волнует. Но причинять тебе боль не входит в мои планы. Это может ведь вывести тебя из строя и создаст неудобства для меня, — голос без тени любой эмоции.

Получи, Яночка. А чего ты ждала, что он начнет тебя заверять в том, что твое самочувствие и комфорт являются его первейшим жизненным приоритетом, и он готов ночей не спать, думая, как тебя осчастливить? Ты просто тело, говорящая кукла, которую он использует, когда приспичит. Пришел, выбрал, что понравилось, и забрал. И только ты сама и виновата, что попалась сдуру не в том месте и не в то время. Скажи спасибо, что тебя не бьют и на цепь не сажают, как собаку, не заставляют за ним на четвереньках ползать. Потому что пора осознать, что какими бы странными ни были обстоятельства, и насколько бы это внешне не смотрелось мирно, но это похищение чистой воды. И я не имею представления, что случится в следующий момент, я не управляю ситуацией, я не смогу отказаться от всего, что Рамзин решит со мной сделать. Да, могу попытаться, но не похоже, что он остановится от грубой силы, если я и правда упрусь. Да, я занимаюсь сексом с ним добровольно. Нельзя изнасиловать желающего. Но рядом с ним я остаюсь совсем не добровольно. И я достаточно сообразительна, чтобы не нарываться откровенно, он и так терпелив к моим словесным эскападам и мизерным проявлениям бунта. Конечно, при его силе и власти — это даже не укол, а так, щекотка слона булавкой. Но я и отказываюсь признать себя смирившейся и подчинившейся. Не собираюсь быть жертвой. Из этой мягкой западни должен быть выход, и я его найду.

— Прямо обожаю, когда кто-то так откровенно наслаждает тем, каким моральным уродом он является по жизни. Это так мило и непосредственно, — я тоже стараюсь звучать максимально безразлично.

— Моральный урод, говоришь? А что, моральный урод и бессердечная сучка — это звучит, не находишь? Мы прямо идеальная пара.

Рамзин открыл дверцу кабинки и шагнул наружу. Черт, даже в таком исполосованном состоянии его обнаженное тело вызывало тянущую голодную боль в моем животе, и я непроизвольно плотнее сдвинула ноги, чтобы подавить ее. От этого движения все внутри отозвалось легким жжением, и я поморщилась. Карие глаза приклеились к моему лицу, но никаких комментариев не последовало.

Пройдя мимо меня, Рамзин отрыл шкафчик и вытащил еще одно полотенце и стал не особо бережными движениями вытираться. У меня опять прямо-таки зубы заболели от этого зрелища, хотя царапины больше и не кровили, да и выглядели горазда приличнее. Потом мой любовник сунулся в другой шкафчик и вынул какую-то банку чудного вида из темного стекла и, открыв, стал обрабатывать свои раны. Я молча наблюдала за его манипуляциями. Было секундное желание предложить помощь, но я быстро подавила порыв благотворительности. Справившись со всем, до чего мог дотянуться, он подошел ко мне и, наклонившись, просто вздернул вверх, ставя на ноги. Он сунул мне в руки банку с мазью и повернулся спиной.

— А, пожалуйста, сказать язык отвалиться? — не удержалась я.

— Яна, пожалуйста, замолчи и обработай меня сзади.

— Обработай сзади, — хмыкнула я, щедро намазывая первую ссадину на его пояснице. — Не находишь, что звучит как-то двусмысленно?

— Дорогая, я понимаю, что ты во всем видишь сексуальный подтекст в силу своей вечной озабоченности. Но извини, Яночка, даже такому, как я, требуется немного