– ПРИИМИТЕ ВСЕ И ЗАНЮХАЙТЕ, СИЕ ЕСТЬ ДУША МОЯ, ВАМ ОТДАННАЯ.

ДВЕНАДЦАТЬ УЧЕНИКОВ ПАДАЮТ НА КОЛЕНИ ПРЯМО В МУСОР, С КРИКАМИ:

– АЛЛИЛУЙЯ! ОН УМНОЖИЛ «ДОРОЖКИ»!

PACKSHOT: КУЧКА БЕЛОГО ПОРОШКА В ФОРМЕ КРЕСТА С ВОТКНУТЫМИ В НЕЕ СОЛОМИНКАМИ.

ФИНАЛЬНЫЙ СЛОГАН (ГОЛОС ЗА КАДРОМ): «КОКАИН: ПОПРОБОВАТЬ ЕДИНОЖДЫ – ЗНАЧИТ ПОПРОБОВАТЬ МНОГАЖДЫ!»

Для того чтобы наше воззвание произвело на публику неизгладимое впечатление, нам пришлось убивать людей.

Теодор Кашински по прозвищу «Унабомбер»

Манифест, опубликованный в «Вашингтон пост» и «Нью-Йорк таймс», 19 сентября 1995 г.

Всех нас потрясло самоубийство Марка. Но сказать, что оно нас удивило, было бы ложью. Согласно официальной версии, он утонул в море у побережья Сали, унесенный подводным течением. Однако мы-то прекрасно знали, что он просто капитулировал, решив избавиться от жизненных тягот. Нам было известно, что его доконал стресс; мы чувствовали, что он борется с ним, подпитывались его наигранным энтузиазмом и спешно меняли тему, стоило ему заговорить о самоубийстве. Мы отмахивались от очевидного: Марк медленно убивал себя, а мы и не собирались его спасать. Мы готовились к его похоронам еще до его смерти. «Король почти умер, да здравствует король!» Во время погребальной церемонии на кладбище Банье триста рекламщиков старательно пускали слезу; особенно усердствовали те, кто ненавидел Марка и давно желал ему погибели: они стыдились того, что их мечта сбылась, и одновременно прикидывали, кого же им теперь ненавидеть. Для того чтобы сделать карьеру в рекламе, обязательно нужен враг, которого хочется раздавить, и, когда вдруг лишаешься столь необходимого стимула, чувствуешь себя дураком неприкаянным.

Мы предпочли бы, чтобы эта церемония оказалась сном. Мы присутствовали на похоронах большого шутника и глядели на гроб, опускаемый в могилу, с надеждой, что это очередной розыгрыш Марка. Вот было бы здорово, если бы камера вдруг отъехала в сторону и все увидали бы, что это просто спектакль: кюре оказался бы престарелым актером, плачущие друзья разразились бы смехом, бригада техников у нас за спиной начала бы сматывать кабели, а режиссер крикнул бы: «Снято!» Увы, никто не кричал «снято!».

Нам очень часто хочется, чтобы жизнь обернулась сном; чтобы мы, точно в плохом фильме, внезапно пробудились и обнаружили, что все наши проблемы чудесным образом решены. Сколько раз мы видели на экране: вот человека преследует мерзкое кровожадное чудовище, вот оно загоняет его в тупик, спасенья нет… но в тот самый момент, когда жуткая зверюга уже разинула пасть – хлоп! – и бедная жертва вскакивает, взмокнув от страха, на собственной постели. Отчего такое никогда не происходит в жизни? А?

Как сделать, чтобы проснуться, если не спишь?!

А тут перед нами стоял гроб с самым настоящим прахом внутри (Чарли даже ухитрился сунуть горсточку себе в карман). Мы-то плакали вполне искренне. Мы – это весь европейский «Росс»: Джеф, Филипп, Чарли, Одиль, стажеры, шефы, бездельники, ну и, конечно, я, Октав, со своим клинексом в руке. Октав, все еще не уволенный и не уволившийся и лишь уязвленный тем, что на похороны не пришла Софи. Мы – это банда паразитов, живущих на деньги «Росса»: владельцы телеканалов, акционеры крупных радиостанций, певцы, актеры, фотографы, дизайнеры, политики, редакторы модных журналов, директора престижных магазинов, в общем, мы – те, кто решает все за всех, кто манипулирует общественным мнением, кто продался, кого прославили или прокляли, – и все плакали. Мы оплакивали свою горестную судьбу: когда умирает рекламщик, вы не найдете ни статей в газетах, ни некрологов в траурных рамках, и телевидение не прервет свою программу ради этой печальной вести; словом, от покойного остаются лишь непроданные проекты да неиспользованный счет под секретным шифром в швейцарском банке. Когда умирает рекламщик, не случается ровно ничего: просто мертвого рекламщика заменяет живой.

Вот уже несколько дней, как мы ошиваемся на Саут-Бич, в Майами. Вокруг кишмя кишат памелыандерсон всех калибров, жанклодвандаммы всех мастей – выбирай кого хочешь. И все тут всем друзья. Нам пришлось посидеть под ультрафиолетовой лампой до того, как подставить лица жаркому американскому солнышку: чтобы вписаться в эту тусовку, женщинам нужно косить под «бимбо», а мужчинам под жеребцов из порнух. Мы накачиваемся «дурью»: нам уже мало алкоголя и музыки, чтобы разговаривать друг с другом. Мы живем в мире, где единственное приключение состоит в траханье без резинки. Почему мы все гонимся за красотой? Потому что мир уродлив до тошноты. Нам хочется быть красивыми, ибо хочется стать лучше. Пластическая хирургия – вот последнее, что нам осталось. У всех обитателей здешнего рая одинаковые губы. Мир ужасается перспективе человеческого клонирования, а оно давным-давно существует и называется «plastic surgery». Во всех барах, куда ни зайди, Шер поет: «Веришь ли ты в жизнь после любви?» Невредно бы спросить себя, верим ли мы в жизнь после общения с человеком. Верим ли в существование изысканных постчеловеческих существ, избавленных от горечи некрасивости, в этот волшебный мир с центром в Майами. Там у всех будут одинаково невинные выпуклые лобики, атласная кожа, миндалевидные глаза и длинные пальцы с темным лаком на ногтях; там всем поровну раздадут пухлые губки, высокие скулы, нежные уши, задорные носы, душистые струящиеся волосы, грациозные шеи, а главное, острые локти. Каждому – по паре локтей! Вперед, друзья, вперед – к демократизации локтя! Как скромно высказалась в своем интервью Полина Поризкова: «Я рада, что люди находят меня красивой, но в общем-то это всего лишь вопрос математики, то есть количества миллиметров между моими глазами и подбородком».

Мы с Чарли звоним по сотовому, стоя прямо в море. Разъезжаем по пляжам на гигантских джипах. Смерть Марронье не отменила съемок «Мегрелет» – слишком много средств было вбухано в производство. В какой-то момент Чарли вынул из кармана коробочку с несколькими граммами праха Марка и высыпал его в море. Марку бы это понравилось – раствориться в волнах Майами. У Чарли осталась на ладони крошечная щепотка пепла, и мне пришла в голову удачная мысль: я попросил его вытянуть руку, нагнулся и втянул носом то, что было некогда моим другом и учителем Марком Марронье. «I've got Марронье runnin' around my brain!»

Если вы найдете в этом городе хоть одну нестандартную девчонку, срочно сообщите нам. Те, что в других местах считаются статистически ненормальными (то есть здоровыми и красивыми), здесь представляют собой банальную норму и от этого наводят смертельную скуку (хотя, напоминаю, я горячий приверженец скуки). Только-только приглядишь себе молодую и хорошенькую, как рядом возникает еще более молодая и хорошенькая. О, сладкая мука! Однако не забудьте, что похоть – один из семи смертных грехов. Майами – город-побратим Содома, Гоморры и Вавилона!

На Коконат-гроув какой-то тип выгуливает шестерых чау-чау в ошейниках и подбирает их какашки рукой в резиновой перчатке. Навстречу ему идут торговцы наркотой, несутся спортсмены на роликовых лыжах. Стайки загорелых созданий что-то мурлычут в мобильники возле знаменитого отеля «Колони». Нам становится ясно, что весь Майами – одна сплошная гигантская реклама. Только здесь не реклама копирует жизнь, а жизнь копирует рекламу. Розовые «кадиллаки» с неоновой подсветкой на полу вибрируют в ритме рэпа «чиканос». Среди всей этой вакханалии красот голова идет кругом. Сидя в «Ньюс-кафе», мы разглядываем манекенщиц, испытывая сильное желание подпортить им гладкие физиономии.