Мы попиваем «Cape Cod», беседуя с гримершей об Эспине. Мы встречаем нескольких драных кошек (этой кличкой мы наградили тощих потаскушек, рыскающих по Вашингтон-авеню в поисках героина). Мы изображаем умирающих перед домом Джанни Версаче: падаем наземь, корчимся, а довольные туристы взапуски щелкают фотоаппаратами. Мы срываем и наматываем на себя белые шторы «Делано-отеля»: Тамара становится Шехерезадой, а я добрым привидением Каспером. Все окружающие настолько заражены нарциссизмом, что занимаются любовью исключительно с самими собой. Какой день в Майами можно назвать удачным? Тот, где треть времени уходит на скейтборд, треть – на экстази и треть – на мастурбацию.

Съемочная площадка: газон снова пожух на солнце. Чтобы вернуть ему прежнюю изумрудную свежесть, декораторы уже в который раз обрызгивают его питательным красящим раствором. Сегодня вечером на Линкольн-роуд проводится матч борьбы drag-queens: на ринге для кетча трансвеститы будут рвать друг на друге парики. «Нет ничего, что и вправду нам было бы дорого», – поет Мадонна (у которой здесь имеется весьма не дешевый домик). Впрочем, она верно излагает проблему. Я люблю Тамару и люблю Софи; зарплаты креативного директора с лихвой хватит на содержание их обеих. Но не стану же я принимать предложение, которое полностью противоречит началу романа, где моею собственной рукой начертано: «Я пишу эту книгу, чтобы заставить моих шефов уволить меня». Или уж тогда нужно исправить эту фразу так: «Я пишу эту книгу, чтобы добиться прибавки к жалованью». Тамара прерывает мои философские раздумья:

– Что ты хочешь – чай, кофе или меня?

– И то, и другое, и третье – но все в рот. Скажи-ка, Тамара, какая реклама тебе нравится больше всего?

– «LESS FLOWER, MORE POWER». Это слоган «New Beetle» фирмы «Фольксваген».

– Нужно говорить не «слоган», а «титр». Запомни это хорошенько, если хочешь работать у меня.

Мы проводим середину дня в трудах праведных, сидя перед видеомонитором «Sony», который выдает отснятый материал кадр за кадром: Тамара на террасе. Тамара на лестнице, Тамара в саду, Тамара крупным планом, Тамара общим планом, Тамара естественно-ненатуральная, Тамара ненатурально-естественная, Тамара, дегустирующая продукт (открывание баночки, погружение ложечки, смакование йогурта во рту). Тамара и ее волнующий локоть, Тамара и ее груди – узнайте, люди, об этом чуде! Но самая лучшая Тамара принадлежит мне одному: это абсолютно голая Тамара на балконе моего номера, в шлепанцах, с колечком на пальце левой ноги и розой, вытатуированной над соском правой груди. Тамара, которой я осмеливаюсь сказать:

– Мне не хочется заниматься с тобой любовью, но ты меня околдовала. Кажется, я люблю тебя, Тамара. У тебя большие ступни, но я тебя люблю. На экране ты смотришься лучше, чем в жизни, но я тебя люблю.

– Я знаю много злых мужчин, которые притворяются добренькими, но ты – редкая птица: добрый, а изображаешь злого. Поцелуй меня, сегодня это бесплатно.

– Ты для меня запретная мечта, единственная боль, последняя надежда. Ты для меня мелодия любви, танцуют звезды под нее меж дюн.

– Опять слова, вечно одни слова!

Сцена дегустации – самый тяжелый момент съемок: в разгар дня, под палящим солнцем нашей несчастной берберочке приходится раз двадцать изображать экстаз, засовывая в рот полные ложки «Мегрелет». После нескольких проб ее уже тошнит от одного вида йогурта. Реквизитор приносит тазик, куда Тамара сплевывает йогурт, как только Энрике командует «стоп!». Вот, кстати, еще одно мелкое разоблачение, которым мы с вами поделимся, только не кричите о нем на всех углах: когда вы видите актера, смакующего некий продукт в рекламном ролике, знайте, что он никогда не глотает его, а выплевывает в тазик, едва прекращается съемка.

Мы с Чарли восседаем на пластмассовых стульчиках перед штабелями сандвичей. Только эта жратва и составляет нам компанию; все рекламные съемки одинаковы: креаторов запихивают в самый дальний угол и ублажают чем могут, словно капризных детишек, лишь бы они не встревали в творческий процесс под тем предлогом, что являются авторами проекта (который раскручивают другие). Мы чувствуем себя обиженными и обойденными, нас мутит от сладостей – в общем, нам тошно, как никогда. Но мы делаем вид, будто все нормально; ничего, дайте только срок, вот вступим в должность креативных директоров французского «Росса» и изыщем тысячи способов отомстить за себя – безжалостно и неумолимо.

Мы станем богатыми и несправедливыми.

Мы уволим всех старых друзей.

Мы будем изрыгать пламя и обдавать холодом подчиненных.

Мы позволим себе присваивать их идеи.

Мы созовем молодых специалистов, выжмем из них свежие замыслы, наобещаем с три короба и – воплотим в жизнь их проекты за их спиной.

Мы откажемся предоставлять отпуска нашим служащим, пока сами не отдохнем на Маврикии.

Мы станем величественными и нахальными.

Мы приберем к рукам самые жирные заказы; все перспективные кампании поручим нештатным работникам, а штатным хрен что дадим, пусть знают свое место.

Мы добьемся, чтобы наши фотографии красовались на экономических страницах «Фигаро», а если сопроводительная статья журналистки окажется недостаточно хвалебной, потребуем ее увольнения, пригрозив редактору, что иначе не будем покупать у него рекламные площади.

Мы олицетворим собою новое поколение французских рекламистов.

Мы подкупим пресс-атташе журнала «Стратежи», чтобы высказаться в разделе коммуникаций следующим образом: «Нужно уметь отличать концептуальный образ от перцептивного».

Мы также возьмем на вооружение слова «право конвенционного приоритета».

Мы будем сверхзаняты и совершенно недоступны: для встречи с нами просителям придется ждать минимум три месяца (каковую встречу наша строгая секретарша отменит в последний момент, утром назначенного дня).

Мы привыкнем застегивать рубашки до самого кадыка.

Мы повергнем окружающих в депрессию и обрушим на них свой неправедный гнев. Другие рекламщики будут осуждать нас, но только не в лицо, ибо мы застращаем и их тоже.

Мы будем предаваться безделью, но наши близкие все равно не смогут видеться с нами.

Мы сделаемся опасными и сверхмстительными.

Мы превратимся в кукловодов современного общества.

Мы останемся в тени «даже при ярком свете».

Мы возгордимся тяжкой, возложенной на нас безответственностью.

– Ви есть довольни грим?

Наши сладкие грезы прерывает гримерша, которой требуется просвещенное мнение – мое и Чарли. Наступит день, и мы предоставим ей должность начальника гримерной группы «R & W», ибо она учуяла нашу значимость еще до утверждения на директорском посту.

– Достаточно, если актриса будет выглядеть естественно, – важно изрекает Чарли. – Естественно здоровой, естественно уравновешенной и динамично-аутентичной.