— А где же у меня… — Он расстегнул пиджак. Очертания полного бумажника во внутреннем кармане четко обозначились. — А, вот…

— Очень хорошо, Вэл.

— Я бы не хотел тебя…

— Честно говоря, с деньгами слишком сложно, чтобы обсуждать это сейчас.

— Может быть, я мог бы…

— Банковский перевод еще никто не отменял.

Вэл просто вынул все банкноты из бумажника и аккуратно положил на кофейный столик. Жакс, спокойный и расслабленный, даже не взглянул на деньги. «Спокойной ночи» сказал, а «спасибо» — нет.

Через двадцать четыре часа Вэлу уже отчаянно хотелось вернуться в квартирку над гаражом. Так с тех пор и продолжалось.

Валентин никогда не считал себя мазохистом. Не искал боли, не получал от нее удовольствия. Но вскоре с жутковатым трепетом вынужден был себе признаться, что этот парень может делать с ним что угодно, он не станет сопротивляться. Примет любые отношения, какие бы ни сложились между ними.

Наконец звонку удалось пробиться сквозь густой туман воспоминаний. Луиза не стала бы звонить. У нее есть ключ. Наверно, это он! Валентин вскочил из-за стола, скатился по винтовой лестнице, напоминающей витой леденец из ячменного сахара, и распахнул входную дверь.

Дама из коттеджа «Тутовник», та, со сворой собак. Как странно она одета, сколько в ее всклокоченных волосах пыльцы, листьев, семян, кажется, даже две ягоды ежевики застряли.

Несколько секунд Валентину потребовалось, чтобы опомниться и разобрать, что она говорит. Это был какой-то сбивчивый рассказ о машине, которая не может ехать задом, опять о раненой собаке, о ком-то по имени Пирс — его непременно надо выпустить не позже двенадцати, чтобы поддержать имидж лидера.

Валентин пошел за курткой. Что бы там ни стряслось, это поможет ему скоротать время до вечера, когда сгустятся сумерки и он снова окажется перед синей крашеной дверью.

Приглашения на чашку кофе в дом викария она получала не редко, но и не слишком часто. Когда Энн позвонила вчера вечером и пригласила ее, Луиза с ходу согласилась, хотя и планировала утром съездить в каустонскую библиотеку. Можно поехать и попозже, не считая это способом «убить день». Необходимость как-то убивать время была неприятным новшеством в ее жизни. Когда она работала, мечтала о том, чтобы в сутках было сорок восемь часов.

Перед выходом из дому Луиза попыталась разобраться в своих отношениях с Энн Лоуренс и честно их оценить. Для дружбы они с Энн, пожалуй, недостаточно давно знакомы. То, что они поверяли друг другу, многие женщины не сочли бы интимным. Но Луиза при этом испытывала неподдельную теплоту к Энн и чувствовала, что всегда может рассчитывать по крайней мере на ее сдержанность.

Луиза жаждала поделиться своими волнениями за Валентина с кем-то, кто способен ей посочувствовать. Все прочие, с кем был возможен подобный разговор, остались далеко, и никто из них не встречался ежедневно с главным героем драмы. Она знала, что Энн ненавидит Жакса, хотя та никогда открыто не выказывала своей неприязни, и еще подозревала, что приятельница его боится.

Лежа ночью без сна, Луиза раздумывала, не позвонить ли ей на телефон доверия «Добрым самаритянам». Они оказывали свои услуги конфиденциально, и, возможно, ей было бы легче говорить с доброжелательным незнакомцем, особенно по телефону.

Но она передумала, едва начав набирать номер. Что она скажет? Мой брат — гомосексуалист, и у него связь с человеком, который кажется мне опасным и склонным к насилию. И что ей ответят? А вы уверены в этом? Нет. Насколько хорошо вы знаете этого человека? Совсем не знаю. Сколько лет вашему брату? Сорок три. Вы пытались поговорить с ним об этом? Однажды пыталась. После этого между нами пролегла такая трещина, что я поклялась себе больше никогда с ним об этом не заговаривать. Как думаете, сумеете ли вы убедить его побеседовать с нами? Ни за что.

Тут и сказке конец.

Она посмотрела на часы. Почти одиннадцать. Луиза вяло собиралась. Она не стала краситься, только забрала волосы наверх и небрежно заколола их на затылке. Надела свободное абрикосового цвета льняное платье с длинными рукавами и темные очки. День был не настолько солнечный, чтобы прятаться за стеклами очков, но бессонница оставила под глазами черные круги.

На звонок Луизы никто не вышел. Обойдя дом, она увидела, что дверь гаража заперта и машины, слава богу, нет.

Пройти к черному ходу можно было через застекленную пристройку, очень большую и старую оранжерею. Там хранилась всякая садовая утварь, кое-какая одежда и обувь: высокие резиновые сапоги, старые куртки, пара соломенных шляп.

А еще там было множество цветущих растений. Прочно обосновалась тут виноградная лоза, гамбургский мускат, толщиной с крепкую мужскую руку. Его посадили прямо в землю, и теперь он, перекрученный, бледный, сухой, полз по крыше. В оранжерее стоял сильный и приятный запах земли.

Луиза помедлила, наслаждаясь густой, почти давящей тишиной, нарушаемой только шипением садового шланга и журчанием тонкой струйки воды, толкнула заднюю дверь и крикнула:

— Привет!

Ответа не последовало. А вдруг Энн просто забыла о своем приглашении и ушла, оставив дверь незапертой? Она часто так делала, удивляя этим по-городски недоверчивую Луизу.

Энн отыскалась на кухне, но было совершенно очевидно, что она действительно запамятовала о приглашении. Когда Луиза заглянула в кухню, хозяйка дома уставилась на нее в полном недоумении, как на совершенную незнакомку. Обоюдное замешательство длилось всего лишь долю секунды, но этой доли Луизе хватило, чтобы понять: она не сможет поделиться с Энн своей бедой. Вероятно, сильно нуждаясь в дружбе, она придумала ее себе и приписала ей присущую дружбе близость, а теперь увидела, что это всего лишь приятное знакомство, не более. Луиза сама удивилась тому, как сильно разочарована. Она понимала, что несправедлива к Энн, которая вовсе не обязана оправдывать ее ожидания.

— Луиза! О, прости. Я совершенно… О господи…

— Да ничего страшного.

— Как же «ничего страшного»! Садись, садись, пожалуйста.

Энн, явно расстроенная сильнее, чем того заслуживала ситуация, заметалась по кухне в поисках кофейника. Потом вылила осадок, не сразу нашла желтые чашки, не вымытые после завтрака. И все это с какой-то жалкой, несчастной решимостью, только подчеркивающей, до чего некстати явилась гостья.

— Послушай, — Луиза так и не села, — мы можем перенести это на другой день.

— Нет-нет! Останься, пожалуйста.

— Тогда, может, нам просто попить чаю? — Она придвинула себе стул с прямой спинкой. — Пакетик в кружку — и все дела.

Энн немедленно бросила все кофейные приготовления и включила электрический чайник, а он тут же взял и отключился. Приятельница растерянно смотрела на Луизу:

— Прямо не знаю. Сегодня утром все как-то… — договорить она не смогла.