— Позволь мне.

Луиза встала и налила в чайник воды. В раковине было полно грязной посуды. Она искала чайные пакетики и, пока заваривала чай, то и дело посматривала на Энн. Та сидела за столом, очень бледная, и дрожала мелкой дрожью.

Поставив перед Энн чашку, Луиза села и взяла приятельницу за руку. Рука была сухая и холодная. Они довольно долго сидели молча. Сначала это было даже уютно, но постепенно стало тяготить Луизу.

— Что с тобой, Энн? Ты больна?

— Нет.

— Ты вся дрожишь.

— А, да, — противореча себе, пробормотала Энн. — Наверно, это грипп. Простуда. Да, похоже.

«Что бы то ни было, — подумала Луиза, — это ни на что не похоже. Возможно, Энн получила дурную весть. Или кто-то из родственников умер». Но потом Луиза вспомнила, что у Энн нет близких родственников. И друзей вне этой деревни тоже нет. Что тогда? Запоздалая реакция на убийство Чарли Лезерса? Вряд ли. Энн не любила его, как и все остальные.

— Хочешь, поговорим об этом? — Луиза отпустила руку Энн.

Та подняла голову и посмотрела на Луизу. Потом обвела отсутствующим взглядом чашки с чаем, засохшие хлебные крошки, веточки пурпурного барбариса в кувшине. Хочет ли она поговорить об этом? Господи, конечно! Иногда ей хотелось этого так сильно, что она боялась не совладать с собой. Боялась, что по примеру бедолаг, которых заждались в лечебнице, возьмет за пуговицу первого попавшегося прохожего и выдаст ему свою ужасную тайну.

Но может ли она доверять Луизе? Достаточно ли хорошо ее знает? Энн подумала, что, возможно, открыться первому встречному безопаснее. Просто решили бы, что она сумасшедшая, и дело с концом.

А случилось вот что. Утром, если быть точной, то в половине одиннадцатого, Энн обнаружила вторую анонимку в проволочной корзине на входной двери. Странно, что она, еще не оправившаяся от шока после первого письма, сразу не догадалась: второе — из той же серии. Почту доставили на полчаса раньше обычного, и все конверты выглядели одинаково скучными и безопасными. Большую часть она отправила в мусорную корзину. Оставшиеся Лайонел, когда собирал в кучку мысли и бумаги перед деловым ланчем с членами благотворительного комитета, сунул в портфель.

После завтрака Энн подала Лайонелу пальто, разыскала шарф с индийским орнаментом, чтобы закутать ему горло, и оставила его трепетать над бумагами, а сама пошла проведать миссис Лезерс и Кэнди. На обратном пути она купила свежего хлеба и апельсинов в «Эмпориуме» и марок на почте. В общей сложности ее не было дома около получаса.

За это время кто угодно в деревне мог увидеть ее, и, вероятно, многие видели. От одной мысли о том, что кто-то из этих многих следил за ней и, выждав, когда она свернет в переулок к Хетти или встанет в очередь на почте, опустил в корзину смертоносное послание, у нее, мягко выражаясь, шел мороз по коже.

На конверте были напечатаны ее полное имя и фамилия. Слова, как и в первый раз наклеенные на лист бумаги, выглядели иначе. На этот раз их выбрали из газетных заголовков. Энн завороженно смотрела на черные угрожающие заглавные буквы:

УБИЙЦА ТЕПЕРЬ ПЯТЬ ТЫСЯЧ ЗАВТРА В ТОМ ЖЕ МЕСТЕ В ТО ЖЕ ВРЕМЯ

Ничего перед собой не видя, она пошла на кухню, бросила письмо и конверт в плиту, потом села, очень прямо, за стол. Где ей взять пять тысяч фунтов в ближайшие двадцать четыре часа? Даже если продать все мамины украшения, такие ей дорогие, столько не наберется.

Конечно, ей принадлежит этот дом. В сравнении с его стоимостью, даже в нынешнем, неухоженном виде, несколько тысяч — это капля в море. Она не сомневалась, что банк выдаст ей деньги под залог недвижимости. И что дальше? Тут же начнут набегать проценты. Ей придется выплачивать их, и погасить кредит она сможет, только обналичив некоторые из ценных бумаг и сократив таким образом свой единственный доход. Им и так едва хватало на двоих. А если последуют новые требования?

Она как раз дошла в своих рассуждениях до этих страшных выводов, когда появилась Луиза. Добрая она, беспокоится за Энн. Заварила чай. И теперь спрашивает, не хочет ли Энн поговорить.

Искушение было очень велико. Энн уже чувствовала, что наружу рвутся слова. Объяснения, оправдания. Как эта жуткая история с Карлоттой перевернула ее жизнь, как все понеслось кувырком, как она не смогла совладать с собой. Первая фраза: «Я не виновата» — была уже у нее на устах, и тут раздался телефонный звонок.

Просили что-то передать Лайонелу, только и всего, но впоследствии Энн поняла, насколько своевременным оказался звонок. Какая же она дура… Как могла даже думать о том, чтобы довериться Луизе… А достаточно ли она знает эту женщину? Особняк Фейнлайтов стоял напротив старого дома викария, так сказать, смотрел на него свысока. Прекрасная точка обзора: Луизе хорошо видно, когда Энн выходит из дома, и, значит, путь свободен. Чего проще прибежать, бросить письмо, дождаться, когда жертва вернется, а потом прийти позлорадствовать. А как незаметно, крадучись, Луиза вошла, даже не позвонила в дверь!

Энн подозрительно смотрела на гостью, совсем забыв, что сама ее пригласила. Луиза отстранилась и сразу собралась уходить. Тем лучше. С этого момента Энн держит рот на замке. И никому не доверяет.

Вечерняя летучка, подтвердив свое название, пронеслась быстро и произвела на Барнаби самое что ни на есть удручающее впечатление. Это было именно то, чего он боялся: ни одной ниточки. Опросили соседей, но опрос не дал ничего нового. Страшных тайн в прошлом Чарли Лезерса не обнаружилось. Он родился и вырос в деревне, где о нем все и всё знали. Его жизнь представляла собой пусть и скучную, но уж точно открытую книгу.

Старший инспектор вышел из увешенной жуткими снимками дежурки, сменив ее обстановку на гораздо более приятную — офис пресс-службы, где в десять тридцать, по окончании местного выпуска теленовостей, ему предстояло обратиться к населению с просьбой о содействии.

Лицо ему припудрили, чтобы не бликовало, и он стоически выдержал ненавистную процедуру, размышляя, как только Николас еженедельно терпит липкую гадость у себя на лице шесть вечеров и еще дважды днем. Сказав, что следовало, Барнаби сразу пошел умыться и уже собирался уходить, когда сержант Трой просунул голову в дверь и сообщил, что кое-кто его дожидается.

— Простите, что я так поздно. — Это была дочь Хетти Лезерс. — По правде говоря, я уж думала, вы ушли.

— Все в порядке, миссис Грэнтем. — Барнаби провел посетительницу к паре потертых кожаных кресел в дальнем конце вестибюля.

— Это займет от силы минуту.

Вообще-то Полин сейчас была настроена несколько иначе, чем когда впервые узнала от матери о «вырезках», которые делал отец. Когда разгадка преступления близка, любой новый факт кажется в высшей степени важным. Потом постепенно его важность как-то блекнет, и теперь, сидя здесь с набитым журнальными листами полиэтиленовым пакетом, Полин чувствовала себя совершенно по-дурацки. Было, было у нее искушение запихнуть листы обратно в мусорное ведро и забыть про них.