— Дальше? Дальше я пару раз съездил по физиономии Самоэлю Аттертоуну. — Лицо отца осветила поистине хулиганская улыбка.

— Отцу Вальтана? — я поперхнулась. — За что?!

— За то, что он приглашал Иритин на три танца подряд и демонстрировал слишком сильное восхищение.

— Но вы ведь поругались?

— И что? Она же была моей невестой. Неужели я мог позволить кому-то так откровенно с ней флиртовать?

— А что мама?

— Обозвала меня неуравновешенным и невоспитанным чудовищем и сказала, чтобы я держался от нее подальше.

Я хихикнула.

— Ты послушался?

— Вот еще, — отец фыркнул. — Уже через четверть часа нас застукали за поцелуями на террасе.

— Так страсть к нарушению правил мне передалась по наследству, — уже откровенно смеясь, констатировала я.

— Ну что ты, это просто недостатки слишком мягкого воспитания, — шутливо парировал отец.

В просторном холле второго этажа, откуда дебютантки должны были спускаться по широкой лестнице в главный зал, уже собрались все участницы, в сопровождении женихов, братьев или отцов. Я в очередной раз поздравила себя с удачной идеей выбора цвета платья. Среди девушек, одетых во все оттенки кремового и бледно-розового, я смотрелась как яркая птичка, случайно залетевшая в одноцветную стаю.

Девушки встретили меня не самыми ласковыми взглядами. По крайней мере, Дейдра, стоявшая в компании Вальтана и Микаэлы, точно была готова испепелить меня на месте. Но какое это имело значение? Ведь мне предстояло открывать парад дебютанток и первой спуститься по лестнице к гостям бала. Так что ядовитые стрелы бывшей подруги больше не способны были меня задеть или ранить.

— Прошу занять места согласно очередности, — раздался голос распорядителя.

И когда мы с отцом подошли к верхней площадке лестницы, по залу разнеслось громкое, торжественное:

— Александр Дамиан Торн имеет честь представить свою дочь — Юную Госпожу Карину Анабеллу Торн!

Зазвучала негромкая величественная музыка, и мы плавно двинулись вниз по широким беломраморным ступеням. На меня обрушилась лавина света, блеска и негромких разговоров, сливающихся в один непрерывный гул. В зале собрался, кажется, весь высший свет Латгардийской Республики. И сейчас взгляды присутствующих были устремлены только в мою сторону.

Включая и Себастьяна Брока.

Его я увидела сразу. Верховный судья был одет в черный парадный костюм с золотой вышивкой, подобной той, которая украшала его мантию. На лице Себастьяна застыло привычное ледяное выражение, смешанное со скукой. Под руку с ним стояла Ардения.

Когда мы на мгновение встретились с ней взглядами, на лице женщины проскользнула торжествующая улыбка.

Сердце болезненно сжалось, но я тут же взяла себя в руки. Я — Кара Торн! И пусть где-то там, в глубине души, мне больно и обидно, но даже не надейтесь, что я себя выдам.

К Хаосу тебя, Себастьян Брок! К Хаосу всех!

Никто, слышите, никто не испортит мне этот бал! Он мой!

На лице заиграла легкая улыбка. Я заскользила взглядом по залу, выискивая знакомых и одаривая приветственными кивками. Среди них, кстати, совершенно неожиданно оказался и Сайрус. Причем отсалютовавший мне бокалом с игристым вином парень был в парадном мундире, выполненном в цветах клана Дантерри.

Затем обнаружился Андре Травесси. Поймав мой взгляд, Старший следователь повторил жест Сайруса.

Но без ложки дегтя эта церемония обойтись, конечно, не могла. Это я отчетливо поняла, когда буквально кожей почувствовала собственнические флюиды Роберта Тунгорма, стоявшего в компании своих родителей. А вот Джеральда не было, хотя именно его как раз очень хотелось видеть.

Я изнывала без новостей о Лилиан и планировала сегодня расспросить о ней Джеральда Тунгорма. И теперь с некоторым разочарованием оглядывала зал, в надежде, что мужчина просто отошел от своей семьи.

После того, как по лестнице сошли все участницы сегодняшнего вечера, распорядитель объявил начало танцев.

Первый танец, по традиции, дебютантки танцевали с сопровождающими. Кружась в медленном вальсе, я отметила, что отец, оказывается, еще и танцует прекрасно, двигаясь легко и изящно.

Даже жаль стало, что мелодия так быстро стихла. Тем более, по традиции следом шло интервью с дебютантками. А уж на такое мероприятие, как церемония «Юной Госпожи», старались попасть журналисты всех известных изданий.

— М-да, — отец удивленно изогнул брови, глядя мне за спину. — Что-то их многовато.

В недоумении я обернулась и узрела застывшую в нетерпении толпу людей с микрофонами и магокамерами в руках. Человек десять, а то и пятнадцать, смотрели на меня с видом стервятников, готовых при первой же возможности наброситься на потенциальный обед. И, судя по эмблемам, приколотым к лацканам костюмов и вечерних платьев, на меня «слетелись» все скандальные издания, да и не скандальные, впрочем, тоже.

Впереди всех, гордо растолкав коллег, стоял худощавый мужчина с пухлыми губами и разноцветными прядками волос. Одет он был в костюм из последней элитной коллекции Аггучини: укороченные брючки с золотой вышивкой и суперприталенный пиджачок, усыпанный кристаллами Островски. На ногах у мужчины сияли остроносые золотистые туфли без задников, но с меховой отделкой.

— Сержио Звездошоков! — манерно протянул мужчина, едва мы приблизились.

И вокруг тут же раздались аплодисменты небольшой группы сопровождающих его сияющих юношей. Как я понимала, сия «группа поддержки» находилась рядом только для того, чтобы восторженно взирать на кумира. Ибо в представлении этот самый пронырливый журналист скандального канала «Звездошок» уж точно не нуждался.

Серджио был звездой первой величины, а его протяжное «Я в шо-о-оке», знала вся Республика. Статьи и клипы, которые создавались с участием, так сказать, звезды «Звездошока», по популярности сразу становились новостями номер один. Любое мероприятие с его участием было обречено на успех. Заманить к себе мастера сплетен и интриг жаждал каждый организатор любого светского мероприятия.

Стать объектом внимания эпатажного журналиста все светское сообщество и мечтало, и опасалось одновременно, ибо Серджио не щадил никого. А вот удостаивались такой чести немногие.

И среди этих немногих «повезло» оказаться мне.

Бросив быстрый, осторожный взгляд по сторонам, я отметила, что другим дебютанткам было намного легче. Их, за редким исключением, опрашивало по одному-двум журналистам, не больше.