Зонтик завтра же окажется здесь на взгорке и поможет мне продержаться день. (Пауза. Берет зеркало.) Я беру зеркало, разбиваю его вдребезги о камень — (так и де­лает) — выбрасываю — (зашвыривает зеркало за спину) — а назавтра оно снова в сумке, целехонькое, и снова по­могает мне продержаться день. (Пауза.) Нет, тут ничего не поделаешь. (Пауза.) Ведь это просто чудо что такое, просто... (пресекающимся голосом, голова опущена) ... чудо... а не вещи. (Долгая пауза, голова опущена. Наконец, так и не подняв головы, поворачивается к сумке, вынимает какую-то дребедень, запихивает ее обратно, засовывает руку поглубже, чуть погодя извлекает музыкальную шка­тулку, заводит, запускает, держа ее обеими руками, на­висает над ней, чуть спустя поворачивается к залу, вы­прямляется и слушает музыку, уже прижимая шкатулку обеими руками к груди. Шкатулка наигрывает дуэт из «Веселой вдовы» «И люби и люби меня крепче». Лицо ее постепенно расплывается от счастья. Она раскачивается в такт. Музыка обрывается. Вилли хрипло, без слов, выво­дит несколько тактов того же мотива, что наигрывала музыкальная шкатулка. Она вне себя от счастья. Отклады­вает шкатулку.) Какой сегодня мог бы быть счастливый день! (Хлопает в ладоши.) Еще, Вилли, еще! (Хлопает.) Еще разок, Вилли, ну пожалуйста! (Пауза. Счастливой улыбки как не бывало.) Нет? Ты не споешь еще, ради меня? (Пауза.) Понимаю тебя, как нельзя лучше понимаю. Ведь не станешь же петь в угоду кому-то, пусть даже ты и любишь его от всей души, нет, песня должна рваться из души, да, да, иначе и не скажешь, из самых сокровенных глубин — все равно как у дрозда. (Пауза.) Сколько раз говорила себе, когда мне становилось невмоготу: спой, Винни, спой свою песенку, ничего другого тебе не остается, а вот не пела же. (Пауза.) Не могла. (Пауза.) Дрозд или там певец зари заливается от души и не рассчитывает порадовать ни себя, ни родственную душу, а у меня душа к этому не лежит. (Пауза.) А дальше что? (Долгая пауза. Шепотом.) Странное чувство. (Пауза. Точно так же.)

Странное чувство — словно на меня кто-то смотрит. И сна­чала он видит меня четко, потом не совсем, потом совсем не видит, и снова видит не совсем четко, и опять совсем четко, и так далее и тому подобное, то видит, то не видит. (Пауза. Точно так же.) Странное? (Пауза. Точно так же.) Но здесь все странно. (Пауза. Обычным голосом.) Что-то мне подсказывает: перестань болтать, Винни, прервись хоть на минуту, не то растранжиришь все слова, отпущенные тебе на день, перестань болтать и для разнообразия зай­мись чем-нибудь! (Она подносит руки к лицу, рассматри­вает ладони. Риторически.) Займитесь же чем-нибудь! (Загибает пальцы.) Ну и ногти! (Поворачивается к сумке, роется в ней, чуть погодя извлекает пилочку для ногтей, поворачивается лицом к залу, принимается подпиливать ногти. Какое-то время подпиливает молча, дальнейшую речь сопровождает увлеченное подпиливание ногтей.) Из глубин памяти — всплывает — некий мистер Душ — мис­тер, а может быть, и миссис Душ — впрочем, нет — они идут рука об руку — значит, это его невеста — а то и прос­то подружка. (Разглядывает ногти.) Какие-то они сегодня ломкие. (Снова принимается подпиливать.) Душ — Душ — это имя о чем-то напоминает тебе — тебе, Вилли, — вы­зывает в памяти что-то конкретное — у тебя, Вилли, — не отвечай, если тебе не по силам, — ты и так сегодня сде­лал все, что в твоих силах, — Душ — Душ. (Разглядывает ногти.) Так-то оно лучше. (Поднимает голову, глядит в зал.) Держись в форме, Винни, будь что будет, а ты держись в форме. (Пауза. Снова принимается подпиливать ногти.) Да, Душ — Душ — (перестает подпиливать, подни­мает голову, смотрит в зал, пауза) — а может быть, и Куш, похоже, что Куш. (Полуоборачивается к Вилли.) Куш, пошевели извилиной, Вилли, зашевелилось у тебя что-ни­будь в памяти при имени Куш? (Пауза. Еще больше по­ворачивается. Громче.) Куш, Вилли, напряги память, Вил­ли, тебе что-нибудь приводит на память имя Куш? (Пауза. Она перегибается назад поглядеть на него. Пауза.) Это уже ни на что не похоже! (Пауза.) Где твой носовой пла­ток, миленький? (Пауза.) И где твои манеры? (Пауза.) Вилли, не смей есть эту пакость! Плюнь, сейчас же плюнь! (Пауза. Лицом к залу.) Ну что ж, наверное, это только естественно. (Пресекающимся голосом.) По-человечески понятно. (Пауза. Так же.) Что же остается делать? (Опус­кает голову. Так же.) Весь день напролет. (Пауза. Так же.) День за днем. (Пауза. Вскидывает голову. Улыбка. Спо­койно.) По старым меркам. (Улыбки как не бывало. Снова принимается за ногти.) Нет, с этим я уже покончила. (Принимается за следующий.) И что бы мне надеть очки. (Пауза.) Ну да ладно, теперь уж поздно. (Покончив с ле­вой рукой, разглядывает ее.) Так-то оно поприличнее. (Принимается за правую руку. Речь ее, как и прежде, со­провождается подпиливанием ногтей.) Так вот я говорю, этот, как бишь его, Душ или Куш — неважно — и эта женщина — рука об руку — в свободной руке у каждого по сумке — такому поместительному коричневому саквоя­жу — остановились и уставились на меня — и тут этот не то Душ — не то Куш — во всяком случае, уж точно кон­чается на «уш» — и говорит: Что она там делает? Зачем это нужно — говорит — по самые титьки запихнуть ее в землю? — мужлан неотесанный — Какой в этом смысл? — говорит — В смысле какой тут смысл? — и так далее — и тому подобное — обычная белиберда — Ты меня слышишь? — говорит он — Слава богу, слышу — говорит она — Это в каком смысле «Слава богу»? — говорит он. (Перестает подпиливать ногти, поднимает голову, глядит в зал.) А ты — говорит она — зачем ты нужен в смысле — говорит — какой в тебе смысл? Думаешь, если ты еще передвигаешь своими кривулями и при «дипломате», на­битом паршивыми консервами и сменными подштанника­ми, и волочешь меня за собой взад-вперед по этой во­нючей пустыне, мужлан ты сиволапый, нечего сказать, хорош у меня друг сердечный — (с неожиданной яростью) — да отпусти ты мою руку, Христа ради, и про­пади с моих глаз! (Пауза. Снова принимается подпиливать ногти.) Что бы ему ее не выкопать? — это он о тебе, миленький — На кой она ему такая? — На кой он ей та­кой? — ну и прочая тому подобная — ерунда. Хватит — это она ему