настоящими. По его грязному лицу текут слезы, на бледной коже, не имеющей синяков, проступают капельки пота.

Бросив взгляд на Кассатто, я ставлю бутылку на край стола, чтобы снять пиджак. Я кладу его на стол, затем закатываю рукава рубашки по предплечьям, после чего откупориваю бутылку и свободной рукой зарываюсь в волосы Джино, удерживая его голову на месте, пока я вставляю горлышко бутылки ему в рот.

Когда кислота проникает через язык в глотку, в ноздри мне ударяет химический запах горящей плоти. Я отворачиваюсь в сторону, чтобы избежать дыма. Джино булькает от боли, кровь и слюна заливают его подбородок.

От его борьбы брызги кислоты попадают на тыльные стороны моих рук.

Пытка длится недолго. Так и должно быть. Когда человека принуждают к мучительной смерти, это делается скорее для наблюдателей, чтобы каждый из них посмотрел на свою страшную судьбу, если бросит вызов клану.

А вот это — все для меня. Не слишком тонкое напоминание — предупреждение о том, что нельзя переступать черту.

Кассатто кивает, и один из его людей берет бутылку из моих рук.

— Вот как надо поступать с предателем, — размышляет вслух Кассатто.

Отойдя подальше от испарений, я снимаю испорченную рубашку и вытираю ею слюну, кровь и кислоту с рук.

— Жаль, — продолжает Кассатто, опираясь на трость, чтобы обойти свой стол и сесть в кресло, — когда совершенно хорошие связисты вдруг теряют рассудок и совершают такую чертову глупость. — Он смотрит на меня остекленевшими глазами-бусинками. — Такая бесполезная трата времени.

Я бросаю рубашку в корзину для мусора рядом со столом, затем хватаю пиджак от костюма и засовываю жалящие руки в рукава, напрягая черты лица, чтобы не показать боли.

— Мы закончили? — Он принужденно улыбается.

— Моя дочь выросла в прекрасную женщину, — небрежно замечает он. Он смотрит на меня строгим, но любопытным взглядом, ожидая моего ответа.

Тогда я провожу языком по зубам.

— Да, — просто говорю я, соглашаясь.

— Ты всегда был верен мне, Доминик. Фактически, ты был одним из моих самых преданных солдат.

То есть его лакеем. Я выполнял самые низкие, самые унизительные поручения. Исполнителем. Кулак и пуля Эрнесто Кассатто, его пасынка-миньона.

— Надеюсь, я могу доверить Брианну тебе на ближайшие несколько недель, — продолжает он, пересаживаясь в кресло поудобнее. — По какой-то причине моя Брианна решила остаться в особняке, и свадьба состоится там.

Я знаю, почему Брианна хочет провести это время в моем особняке. Чтобы она могла приходить и уходить незамеченной, используя тайный коридор из своей комнаты. Меня посещает мрачная мысль, что именно это она и планирует.

Сбежать.

Дата свадьбы, перенесенная всего на неделю, ничего не даст, только заставит ее почувствовать себя еще в большей ловушке.

Во мне закипает желание вернуться к ней.

— Ей было нелегко… привыкнуть к мысли о такой скоропалительной помолвке, — говорит Кассатто. — Но, кажется, ей лучше, когда рядом брат. Последние годы она равнялась на тебя. Убеди ее, что это правильный путь для нее, покажи благодарность в день свадьбы, и вскоре после заключения союза тебя могут повысить.

Он хочет, чтобы я повиновался и унижался, чтобы я с улыбкой и благодарностью хватал объедки с его стола. Вот только если эта свадьба состоится, я не буду носить свой пиджак, накинутый на плечи в знак продвижения по служебной лестнице.

Я надену свой смертельный костюм, чтобы отправиться на шесть футов под землю.

Я заберу с собой и его, и Сальваторе, и всех остальных, кто встанет на моем пути. Из уважения к его пути, просто ради Кассатто, я обязательно использую кислоту.

Яростное желание выхватить нож и вогнать лезвие ему в череп подтачивает мое слабеющее самообладание, но ради Бриа я подавляю гнев.

— Я могу это сделать, — говорю я с искренним кивком. — Спасибо, сэр. Для меня будет честью продолжить доказывать свою преданность.

Его прищуренный взгляд открывается, не давая ему повода усомниться в моей искренности. Ложь вперемешку с правдой. Я всегда представляю себе ее лицо, когда имею дело с ее отцом.

— Хороший мальчик, — говорит он, решительно отстраняясь от меня. — А теперь помоги избавиться от этого грязного куска дерьма, пока он не обгадил мой кабинет.

Я почтительно киваю, прежде чем подчиниться.

Всю дорогу до доков мне не терпится добраться до Бриа.

Глава 10

В ГЛУБИНЕ ЗЕМЛИ ЛЕЖИТ МОЯ ЛЮБОВЬ.

Брианна

Моя мама говорила: женщина, которая бунтует, порождает страх.

Я была совсем маленькой, когда она впервые сказала мне своим мягким шепотом. Тогда я не совсем понимала и не до конца осознавала смысл. Я помню, что ожидала второй половины, как будто в этом изречении была еще одна часть, которую она скрывала, ожидая подходящего момента, чтобы передать мне.

Я жалею, что так и не спросила ее об этом перед смертью.

Хотя с помощью мудрости и депрограммирования моей тети я смогла понять, что, возможно, пыталась передать моя мать.

Теперь я понимаю, что женщина в клане, которая бунтует против своего места, воспринимается как неуправляемая, непокорная и позорная для мужа и мужчин ее семьи, из-за чего мужчины кажутся слабыми в своей неспособности властвовать над ней.

Но более того, этот глубоко укоренившийся страх исходит из самого ее неповиновения. Если женщина думает и действует самостоятельно, если она бунтует и противостоит кланам и архаичным правилам и структуре, то вся система начинает разрушаться изнутри.

Потому что именно женщины создают основу, на которой эти мужчины могут свободно наживаться. Поскольку роль женщины заключается в том, чтобы помогать и поддерживать мужчин, все, что мы делаем, должно быть в интересах организации.

Мы — воспитательницы, и мы следим, чтобы о наших мужчинах заботились и ухаживали за ними. Откладываем деньги в тюремные кассы наших сыновей и мужей, пока они отбывают наказание. Незаметно перемещаем деньги между организациями, занимаясь «мелким» хобби, чтобы это не было обнаружено властями. Даже перевозим наркотики в собственных автомобилях с нашими детьми на заднем сиденье.

Я слышала претензии ко всему этому и даже больше.

И чем же клан отплачивает нам за нашу преданность, за наше служение?

Однажды я услышала, как мой отец сказал:

— Сука, которая больше не может смотреть тебе в глаза, должна быть убита, и убита быстро, иначе она тебя укусит.

Ты либо предан Ндрангете, либо мертв для нее.

В задумчивости я провожу пальцем по прохладному мрамору кухонного острова, вспоминая тот первый разговор с тетей, в котором она раскрыла свою секретную операцию. Она рискует жизнью, чтобы освободить женщин, которые хотят выйти из Ндрангеты.

Если мой отец когда-нибудь узнает,