Нормальная составляющая любого современного общества.

Одно смущало — быстрая смена лиц.

Не успеет один постичь разницу между брутальным и пубертатным, как его место занимает новая особь, желающая — если успеет созреть — коллекционировать антиквариат, потому что нынче так принято. Бывает, правда, до антиквариата дело не доходит — финал наступает значительно раньше. Бедняга не успевает дотянуть даже до костюма от Brioni, последним становится двенадцатый пиджак от Versace — и тот из коллекции прошлого года.

Мыслилось отчего-то именно так — отвлеченно, возможно, потому, что думать предметно о предстоящей встрече не хотелось. Да и о чем, собственно, думать?

Хорошо понимал, что его позиция, сколь тщательно ни обдумать ее сейчас, ничего не изменит Вероятно, ее даже не пожелают выслушать — или выслушают из вежливости.

Это, кстати, о стадии развития принимающей стороны: уже собирает антиквариат или еще носит Versace?

Все равно на душе было погано.

Нужный поворот он заметил издалека, широкая просека уходила в сторону от шоссе, начинаясь с нарядной будки ГАИ и белого шлагбаума с красной полосой, затем тянулось заметно ухоженное асфальтовое шоссе.

Охрана, впрочем, лишнего усердия не демонстрировала. Человек в камуфляжной форме даже не вышел навстречу машине, пару секунд разглядывал что-то на экране монитора, едва различимого с улицы, — и белый шлагбаум медленно пополз вверх.

Дом, к которому лежала дорога Непомнящего, в большей степени поразил его тем, что был совершенно не похож ни на что виденное прежде.

Тем паче на то, что предполагал увидеть.

Даже — отдаленно. В самых общих чертах.

Никакого красного кирпича, стилизаций а-ля русская усадьба, швейцарское шале, викторианский коттедж.

И вообще никаких стилизаций.

Это был настоящий дом, сложенный частью из камня, частью — из внушительных бревен неизвестного дерева. Был он невысок — всего в два этажа, но раскидист — отчего казалось: стоит на земле крепко, на века.

Узкая крутая лестница с широкими резными перилами сразу вела наверх, на второй этаж, вокруг дома тянулся узкий балкон, тоже деревянный, богато украшенный резьбой. Там, гостеприимно распахнутая, ждала гостя массивная деревянная дверь с тяжелым кованым кольцом вместо ручки.

"Нет, все же стилизация, — подумал Непомнящий, поднимаясь по широким, удобным ступеням — только необычная, эдакая сказочная. То ли терем семи богатырей, то ли скит, затерянный в чащобе.

Однако впечатляет".

Внутри стиль был выдержан столь же безупречно.

Внизу за резными перилами открывался взору большой зал, разумеется, обшитый деревом и обставленный в настоящем старорусском стиле, с домоткаными дорожками на полу, волчьими шкурами и оружием в простенках между нешироких окошек, выложенных отменной мозаикой. Были здесь уникальные кованые сундуки и широкие лавки по стенам, в центре пылал очаг, не камин, а именно очаг — настоящий, прикрытый сверху низким навесом, отлитым в форме ограненного колокола. Вокруг расставлены были тяжелые, массивные кресла, укутанные в пушистые медвежьи и волчьи шкуры.

— Что вы остановились, Игорь Всеволодович? Не нравится интерьер? Так пойдем в кабинет — там у меня Европа, совершенный Chippendale[38]. Даже вы не найдете изъяна.

— Напротив, очень нравится. Залюбовался.

— А-а-а! Ну так спускайтесь, будете любоваться отсюда.

Хозяин — невысокий, хрупкий человек с коротким, слегка тронутым сединой бобриком, тонким загорелым лицом — встречал Непомнящего внизу, гостеприимно протягивая руку.

Рукопожатие было крепким, взгляд — открытым, хотя крохотные очки в тонкой металлической оправе, возможно, искажали подлинное выражение глаз.

Хотя вряд ли.

Стекла были прозрачными, а выражение лица встречавшего — в целом доброжелательным и тоже открытым.

— Меня зовут Андрей Викторович Морозов. Можно, разумеется, просто Андрей. Ваше имя, как вы понимаете, мне известно. Итак, прошу. Если вас действительно не раздражает интерьер, можем разместиться здесь, а потом перейти к столу. Вы ведь отобедаете у меня, Игорь Всеволодович?

— Ну, во-первых, тоже, разумеется, можно просто Игорь. А во-вторых, откровенно говоря, не рассчитывал.

— И что, планы, встречи — все расписано?

— Нет. Но…

— Но откушать-то вы предполагали где-то сегодня?

Уж не знаю — ужинать или обедать…

— Разумеется.

— Будем считать, что вопрос решился сам собой…

— Спасибо.

— Так, может, сразу?..

— Нет уж, благодарствуйте. Дайте отдышаться.

— Сколько угодно. Садитесь к огню, там действительно уютно. Аперитив?

— Я за рулем. Но… Немного коньяка, пожалуй.

— «Martell», «Hennessy», «Remy Martin»?

— Hennessy, если можно. И еще, если позволите, немного оглядеться. Тут у вас прямо палаты княжеские.

— Старался, скромничать не стану. Оглядывайтесь на здоровье. Будут вопросы… Хотя у вас, по определению, одни ответы.

— Не скажите…

Непомнящий еще сверху заприметил в красном углу несколько икон, освещенных слабым бликом лампады, и первым делом направился к ним.

Возможно, ему просто померещилось в полумраке. неровном мерцании лампады, или копия была очень уж хороша, исполненная отменным профессионалом…

Теперь он буквально впился глазами в образ Божьей Матери…

И не поверил глазам.

— Андрей Викторович? То есть, простите, Андрей…

— Да, Игорь. Вы не ошиблись. Говорю же, у вас одни ответы — по определению. Да, Рублев. «Взыскание погибших».

— Я, пожалуй, присяду пока.

— А я вам сразу скажу откровенно: тут все настоящее, но не все, разумеется, музейного уровня. Есть вещицы, подобранные на помойках, есть приобретенные за копейки, я покупал — а счастливый до невозможности продавец долго крутил вслед пальцем у виска.

Вместо, так сказать, спасибо. Есть прихваченные со знанием дела вороватыми чинушами краеведами Эти-то, пожалуй, полагали, что просят настоящую цену.

Однако ж все равно остались внакладе. И каком! Сундуки вот, к примеру, из Углича, из покоев опальной царицы Марии Нагой, на одном, быть может, раненый царевич умирал. Кровавый мальчик царя Бориса. Из особо ценного — вон, пожалуй, на стене меч из раскопок под Рязанью, предположительно — Евпатия Коловрата. Того, помните, который против Батыя ополчение поднял И погиб в поединке с Батыевым шурином. Возможно, этим самым мечом дрался. Вот, собственно, и все ценности. Наверху — там более позднее, XVII, XVIII века — всего понемногу. Я ведь не коллекцию собираю, для жизни. Чтоб не пропало, детям перешло, внукам, если Бог даст. Ну, садитесь, Игорь. Вот ваш коньяк. И, как говорят на Кавказе, первым же тостом хочу принести извинения… Не-е-т, о том, что у вас наворотили мои гоблины, — речь впереди. Пока же простите великодушно, что не сам явился с извинениями. Рискнул позвать к себе. Вы же, в свою очередь, — отдаю должное — проявили истинно христианское смирение. Что, поверьте, не осталось без внимания и вообще… Но об этом позже. Пока просто простите великодушно…