— Чай или кофе? — спросил тот, предложив Аллесамой выбирать, куда садиться.

Она устроилась на диване и попросила сладкого черного чая.Сильвестр, не представлявший, как можно класть в чай сахар, бестрепетной рукойвзял щипчики и набросал в ее чашку столько кусков, сколько она одобрила кивкомголовы. Четыре!

— Послушайте, тут такое дело, — начала Белоярова,имитируя неуверенность. Именно имитируя, потому что ее тело было окруженоневидимой, но плотной и оттого хорошо ощутимой аурой силы. — Помните, вырассказывали, что в вашем подъезде убили человека? И еще как‑то вскользьупомянули, будто помогали оперативнику, собиравшему информацию.

— Ну… да, — неохотно кивнул Сильвестр, лихорадочносоображая, когда и с какой стати он так расхвастался. — Вас что‑тобеспокоит?

Он был проницателен, это Алла поняла с самого начала. Нестоило ходить вокруг да около. Нужно было пользоваться его проницательностью.Несмотря на взаимную симпатию, оба понимали, что она останется всего лишьлегким привкусом деловых отношений. Они жили в разных измерениях. Ее системакоординат исключала болезни и неустроенность, его — жестокую погоню заденьгами.

— Мы получили одно письмо, — решительно сказалаАлла и достала из сумочки большой конверт. — Вернее, фотографию состихами.

— Мы — это кто? — немедленно уточнил Сильвестр,разглядывая конверт издали.

Конверт был белым, с марками и почтовым штемпелем, налицевой стороне крупными округлыми буквами написан адрес.

— Письмо пришло в редакцию только вчера, но адресованооно Ире Аршанской. Я даже не знаю, что с ним делать. Не хочется мне звонитьследователю и разбираться. Может быть, вы как‑нибудь сами с этим…справитесь?

Алла сидела на диване, скрестив ноги в точности так, как этоделают телеведущие — просто и изящно.

Сильвестр протянул руку, взял конверт, оглядел со всехсторон, после чего извлек из него цветную фотографию. На ней был изображенмужчина средних лет с лицом настолько невыразительным, что хотелось немедленноего отретушировать. Странный, как будто оплывший нос, мягкие контуры лица,дряблые уши…

На обратной стороне снимка тем же округлым почерком мелко,но весьма разборчиво были написаны три четверостишия:

Надежды цвет — он мой теперь навеки.

Я стал умней. Я жил в библиотеке.

Я о тебе мечтал все эти годы

И вот пришел, отринув все невзгоды.

О, стань моей Джульеттой, Бога ради!

Я каждый вечер жду тебя в засаде.

Но знаков ты моих не понимаешь

И радостно к груди не прижимаешь.

Я изменился, Ира, изменился.

Разбогател, расцвел, остепенился.

Узнай меня, узнай в обличье новом!

К твоим ногам паду листом кленовым.

— Листом кленовым… — вслух повторилСильвестр. — Интересно… Мне кажется, лист все объясняет. Вы правильносделали, что принесли эту штуку мне, — он помахал фотографией ввоздухе. — Обещаю, я найду ей достойное применение.

— Ну и отлично, — вздохнула Белоярова с явнымоблегчением. — А то как‑то не по себе. Улика — не улика. Самизнаете, как противно сотрудничать с правоохранительными органами. Всегдахочется, чтобы кто‑нибудь взял на себя эту почетную обязанность. Но ведья — главный редактор. Значит, долг на мне.

— Был такой фильм: «Никто, кроме тебя». На заресериальной эпохи. Не смотрели?

— Сериал? Я?! Вы, вероятно, шутите.

Ее усмешка была грустной. В самом деле, разве может онапозволить себе вырывать каждый день около часа живого времени из короткоговечера, насыщенного неотложными делами? Она движется вверх по социальнойлестнице, а всем, кто торопится чего‑то добиться, некогда размениватьсяпо пустякам. Эмоции в ее жизни постепенно становились теми пустяками, накоторые не стоило обращать внимания.

— Ау вас самой есть какие‑то мысли по поводуфотографии? Вы когда‑нибудь видели этого типа? — поинтересовалсяСильвестр, пытливо глядя на свою гостью. Ее лицо не выражало ничего лишнего —только то, что было задумано. Пожалуй, Белоярову не раскусишь так легко, какгрубого Половцева с его ментовской хитринкой.

— Никогда в жизни я его не видела. — Алла крутилав руках чайную ложку. Сильвестр отлично понимал, что она хочет курить исдерживается изо всех сил. Большинство гостей убегало от него раньше времениименно по этой прозаической причине. — Мало того: я опросила в редакциикаждую собаку. Его никто не видел. Ручаюсь.

— А на кладбище? Во время похорон? Не заметили?

— Ставлю правый глаз против бильярдного шара — его тамне было, — уверенно заявила она.

Сильвестр решил на полную катушку использовать расположениеБелояровой и тот счастливый случай, который привел ее к нему домой. Он задалмассу вопросов об Аршанской, о ее любовнике, про которого Алла, разумеется,знала. Но особенно его интересовал супруг Аршанской, далекий от мираобывателей, как сверкающая звезда от небольшой периферийной планетки.

— Ира не горела желанием знакомить мужа с кем‑тоиз редакции. То есть с простыми смертными, — сообщила Алла. —Впрочем, допускаю, что это он не горел таким желанием. Мы, конечно, видели егонесколько раз. Ира приходила с ним на какие‑то особые торжества,представляла… Он пожимал нам руки, был любезен и все такое… Но рассказать вампро него что‑то пикантное я вряд ли сумею. Самый завалящий представительжелтой прессы даст вам больше информации, чем я.

Белоярова прикончила вторую чашку чая, опустив туда ещебольше кусочков сахара, чем в первый раз. Вероятно, Господь Бог дал этойженщине хорошую фигуру без всяких условий, и ей не приходилось жертвоватьсладким во имя тонкой талии.

— Впрочем, — неожиданно спохватилась она, — язнаю человека, который владеет тайнами Мадридского двора. И вы его тоже знаете.

— Звучит интригующе, — признался Сильвестр. —Кто же это? Свиноедов?

— При чем здесь Свиноедов? — изумилась Алла. —Не понимаю вашу нежную привязанность к этому типу. По‑моему, он простоболван. Талантливый, к несчастью. Колька Клебовников тоже его обожает. А мнеиногда хочется его убить за все эти плоские шуточки… И еще булавки в разныхместах! Меня в дрожь от них бросает. Скажите, нормальный человек будетпрокалывать себе все, что можно оттянуть пальцами?

Сильвестр бросил конверт на стол и расхохотался:

— Ну, извините. Мне он в самом деле кажется довольнозабавным. Так кто же у нас — посвященный?

— Догадайтесь сами. Ну? Кто знает о семейной жизниАршанских всякие мелочи, которые вам и во сне не снились?

— Кто‑нибудь такой… обыкновенный, —предположил он. — Не внушающий опасений. Привычный. Водопроводчик? Э‑э‑э…Погодите‑погодите! Уборщица?