Я поворачиваюсь к нему и вижу, что он улыбается. Явно знает, что я хотела поговорить об оплате, поэтому пресекает эти попытки на корню. Я не знаю, что сказать.

— Не молчи же, Аня, — произносит Руслан. — Я не кусаюсь, спать к тебе проситься не буду, пока ты сама не попросишь.

Краска заливает мое лицо. Я чувствую это по вдруг появившемуся жжению на щеках.

— Ну хоть покраснела, — шутит Руслан. — Тебе нравится здесь?

— Тут прекрасно, — выдавливаю из себя. — И я просто не знаю, как тебя отблагодарить и что сказать.

— Ты можешь иногда пускать меня в свою кровать…

Я теряю дар речи и это, видимо, отображается на моем лице.

— Я шучу, Аня, — Руслан улыбается. — Ужина вечером и завтрака утром будет достаточно. Большего я не требую. Давить на тебя не буду. Я помочь тебе хочу, а не запугать и заставить чувствовать себя обязанной.

Руслан

Утро начинается со стояка и невероятного вида, что открывается мне, стоит зайти на кухню. Аня, в коротеньких шортах и майке, едва скрывающей грудь, что-то готовит на у плиты. Меня она замечает не сразу, потому что сильно увлечена процессом. И ведь восприняла мои слова о завтраке всерьез, встала раньше меня, готовит.

А я чувствую себя идиотом, у которого вместо обычного аппетита проснулся недотрах. Запахи в кухне стоят невероятные, а я только ее вижу и представляю, как подхожу, обнимаю, зарываюсь ладонью в ее волосы и пропускаю их сквозь пальцы.

— Доброе утро, — Аня замечает меня и здоровается.

Поворачивается спиной к столешнице, упирается в нее руками и смотрит на меня.

— Доброе.

Я улыбаюсь, как придурок. Вчера мы так и не поговорили нормально. Аня ушла в ванную, а после пошла переодеваться, но так и не вышла. Я нашел ее спящей на кровати. Устала. Вымоталась за день.

— Как спалось на новом месте?

Аня замешкалась, но после улыбнулась и произнесла:

— Замечательно. Давно так не высыпалась, кровать удобная и… — она замолкает и смотрит на меня, закусив губу.

Понимает, видимо, мое состояние. Или замечает в глазах то, что мне никак не удается скрыть. Как бы я не пытался, а восхищаться ею не могу прекратить. Она слишком настоящая, светлая и нежная, чтобы воспринимать ее обычно. Так, как воспринимаю остальных. На это у меня попросту нет сил, потому что с ней все по-другому.

— Я готовлю омлет с беконом. Ты любишь?

— Я все люблю, — отвечаю с улыбкой и уже хочу подойти к ней, но в этот момент звонит мой телефон.

Мама.

Я должен был позвонить ей вчера, но не нашел времени и желания. Сейчас вынужден взять трубку, все-таки я впервые съезжаю от нее на свою квартиру.

— Я на минутку, — говорю Ане и выхожу на балкон. — Да, мам.

— Ты обещал позвонить, — без приветствия произносит мама, что означает лишь одно — она обижена.

— Извини, времени вчера не было, мы поздно приехали.

— Мы? — мне кажется, что в голосе мамы проскальзывают истерические нотки, но я пропускаю их мимо ушей.

— Да, мы, мам. Я говорил тебе вчера, не вижу необходимости повторяться сегодня.

— С каких пор ты не делишься со мной тем, что важно для тебя? — в ее голосе я улавливаю отчаяние, но стоит мне отступить, как она начнет нападение, поэтому я спокойно произношу:

— С тех самых, как тебе стало не нравится то, что мне важно.

Она замолкает, я же смотрю на то, как на детской площадке играют дети. Рядом сидит пара в обнимку и с улыбками наблюдают за ними. Наверное, у меня тоже так когда-то будет. Свои дети, за которых я буду отвечать, гулять с ними в парке, ходить на карусели и подтирать слюни. Я даже представляю это. Я, Аня и наши малыши.

— Руслан, ты меня слышишь?

— Повтори еще раз.

Если мама раздражается, то не подает виду. Лишь вздыхает, спрашивает, не нужны ли мне деньги и добавляет:

— Ты уверен, что она та, кто тебе нужен?

— Я задумался о детях, мам. С ней.

Больше я ничего не говорю, прощаюсь с мамой и отключаюсь, открываю дверь и захожу в гостиную, иду на кухню, где Аня уже разложила завтрак. Она даже это сделала с каким-то особенным чувством, потому что на тарелке аккуратно разложен омлет, а сбоку — кусочки бекона. Салат из овощей насыпан сбоку. Она приготовила обычный завтрак, а мне кажется, что я попал в дорогой ресторан и передо мной — произведение искусства.

Когда бабская херня, наконец, перестает ломать мою голову, я беру вилку в руки и приступаю к еде. Готовит Аня отменно. Вкусно и сытно. Я справляюсь с завтраком быстрее и жду, когда закончит она, и только после этого интересуюсь:

— Не решилась вернуться в институт?

— Нет, — она мотает головой. — Я напишу заявление об увольнении и буду работать репетитором. Если… — она замолкает, будто не знает, может ли спросить. — Если родителям будет удобнее, чтобы ребенок приходил ко мне, я могу дать этот адрес?

Первое время я думаю, что она шутит. Издевается надо мной, чтобы поднять настроение, но Аня серьезнее, чем когда-либо, и я едва сдерживаюсь, чтобы не ударить по столу. Я эмоционален до чертиков, но с ней приходится сдерживать большую часть испытываемых мной чувств, чтобы не напугать. Я боюсь, что после своего мудака любое мое резкое движение обернется против меня. Я не хочу этого, поэтому вздыхаю и произношу:

— Давай проясним сразу, чтобы потом у тебя не было вопросов. Эта квартиру я снял для тебя. Искал такую, чтобы понравилась тебе. С идеальной до чертиков кухней, с красивой спальней, с широким зеркалом и тумбочкой, куда бы ты смогла складывать косметику, духи и прочую женскую чепуху.

Вместо того, чтобы оскорбиться, она улыбается. Другая на ее месте поджала бы губы, встала и сказала, что ее косметика — не чушь. Аня же улыбается и скромно опускает взгляд в стол. Вот почему она, вдруг доходит до меня. Потому что она не наигранная, не пытается сделать трагедию из мелочей, не ревет из-за сломанного ногтя. Даже в ситуации, которая сложилась, она показала себя мужественной. И одновременно хрупкой.

— Меня устраивала жизнь с мамой, — признаюсь ей. — Девчонок можно было приводить в отель, снимая на ночь номер, еда в доме всегда была. Многого я не хотел, и мне подходило это, поэтому хочу, чтобы ты понимала, я искал квартиру для тебя, не для себя. Я хотел, чтобы тебе здесь было уютно. Ты можешь приводить сюда подруг, устраивать праздники, в общем… — замолкаю, — делай, что считаешь нужным.

— А мужчину? — с улыбкой на лице спрашивает она. — Мужчину привести я могу?

И ведь понимаю, что она меня дразнит, но почему-то от одного осознания того, что она приведет сюда другого мужика, внутри становится больно. Хочется крушить и ломать, а еще сделать ее своей. Заклеймить своим запахом, ртом, руками, членом, чтобы даже думать не думала о другом.