Николь безмолвно села прямо на пол. Уронила голову на руки. Любой мужчина воспринял бы этот жест однозначно.

— Николь, что с тобой? — проскрежетал голос Людвига. Почему он не послушал свою интуицию! — Я тебя обидел?..

Она подняла лицо. Ему показалось, что ее глаза цвета молодой листвы стали еще больше. И эти глаза блестели. Но не от слез. Они были похожи на два портала в другой мир. Счастливые. Потрясенные. Любящие.

Если хотя бы одна женщина, которой Людвиг делал в своей жизни подарки, смотрела бы на него такими глазами, он бы уже был женат.

И если хотя бы один из мужчин, когда-либо делавших Николь подарки, вкладывал в них столько же внимания, искреннего тепла, она, наверное, уже носила бы другую фамилию.

И дело здесь было не в цене подарка. А в том, что это был именно подарок, а не валюта для покупки. Покупатель не тревожится так о самолюбии «товара» и требует своевременных поставок поклонения, восхищения, секса. Или что там еще принято покупать в отношениях?

Когда Николь, легко опираясь на руку Людвига, спускалась по ступенькам старой усадьбы, ей казалось, что на ней искрится белое платье и фата закрывает ее лицо. А за широкими дверями зала их ждет алтарь и торжественный седобородый священник радостно улыбается им.

Но за широкими деревянными дверями алтаря не было. А был самый обыкновенный обеденный зал, если можно назвать самым обыкновенным помещение с высоченными потолками, полукруглыми окнами и длинным столом, за которым прекрасно бы поместилось несколько десятков гостей. Но сегодня был сервирован только один конец стола. Во главе его сидел мистер Пол Уайнфилд при галстуке, прямой и очень строгий. Миссис Уайнфилд была одета в дневной кремовый костюм, волосы ее были уложены так, словно со времени их последней встречи в ее живописном наряде садовника прошло как минимум несколько часов, в течение которых она успела побывать в салоне, где ей сделали укладку и маникюр. Красавицы Деборы, к величайшему удовольствию Николь, за столом не оказалось. Как объяснила Паула, у нее разыгралась мигрень, которая не дает бедняжке встать с постели. Очевидно, следствие переутомления. Жизнь в Лондоне, ты же знаешь, Людвиг, отнимает столько сил.

Николь не совсем поняла, был ли в словах миссис намек на то, что Людвиг должен поддержать «бедняжку» Дебору. Но ее вполне успокоило то, что в ответ на эту душещипательную историю Людвиг невозмутимо предложил всем выпить за здоровье Деборы. Следующий, уже более теплый тост, предложенный мистером Уайнфилдом, был за встречу и знакомство.

В целом обед бы прошел совсем приятно, если бы не бесчисленное количество тонкостей этикета, которые Николь приходилось со скрипом выуживать из своей памяти, прежде чем сделать что-нибудь даже самое незначительное.

Схема была приблизительно такая. Слишком пресная рыба. О! На столе есть специальные соусы и горчица. Первый порыв — протянуть руку, раздобыть соусник и налить себе немного на рыбу. Но остатки родительской науки, казалось благополучно навсегда изжитой из головы Николь, внезапно вылезают из каких-то потаенных уголков и начинают наперебой руководить ее действиями. Убери свои жадные руки! Соусник должен стоять на месте. Ты аккуратно берешь соус специальной ложечкой. Я говорю, аккуратно! Так, молодец. Берешь и кладешь… Ну и куда ты потащила ложку?! Не на край, а на дно тарелки! И не с левой, а с правой стороны. Ты думаешь, для левшей правила отдельные?

В результате простое и приятное поедание рыбы с соусом превращается в мучительную многоступенчатую операцию. Причем самое обидное, что та же самая операция занимает у твоих соседей по столу совсем немного времени и, кажется, не стоит им ни малейших усилий.

Хорошо, что рядом сидит Людвиг, который по возможности помогает ей. Например, поддерживая беседу с Уайнфилдами, незаметно для остальных показывает, как пользоваться одной из самых изощренных вилок или что делать с куском кулебяки, вызывающе громоздящимся посреди твоей тарелки.

К концу обеда Николь так устала, что готова была уснуть на месте. Или сбежать на улицу, чтобы вольно порыскать по окрестностям, избавившись от внимательных глаз и светских манер обитателей дома. Только вначале переодеться во что-нибудь более практичное, чем это фисташковое чудо.

Чудо номер два, ожидавшее Николь в ее комнате, было именно тем, что ей хотелось бы надеть для прогулок по лесу. Темно-синяя шелковая туника, собранная на плечах и доходившая до середины бедра. И короткие бриджи из такой же ткани. По краю туники и по канту бриджей шел серебристый узор, напоминавший античные орнаменты. Интересно, сколько еще чудес таится в необъятных сумках Людвига? Однако выяснить это Николь не успела, потому что их пригласили спуститься вниз.

Там их ждал мистер Уайнфилд. Женская часть семьи, очевидно, предпочитала занимать выжидательную позицию, надеясь на инициативу гостей, а точнее, на то, что проснется совесть у бессердечного Людвига Эшби.

— Людвиг, сынок, я хотел бы кое-что с тобой обсудить, — прогудел мистер Уайнфилд, жестом приглашая Людвига в свой кабинет, располагавшийся рядом с обеденным залом.

— Разумеется, дядя Пол. Я через несколько минут буду у вас. — Людвиг повернулся к Николь. — Ты меня подождешь? Я очень не хочу оставлять тебя одну.

— Людвиг, о чем ты? Я пока с удовольствием осмотрю сад. Здесь так красиво.

— Хорошо. Если хочешь, вот мой фотоаппарат. Это профессиональная камера. Разберешься?

— Ух ты! — Николь осторожно взяла фотоаппарат. — Зеркала со съемными объективами, оптический зум. И разрешение семнадцать мегапикселей! Классная вещица.

— А ты, похоже, ориентируешься в этом?

— Да, по долгу службы, — разулыбалась Николь. И тут же оборвала себя, ужаснувшись, что снова едва не коснулась запретной темы. — Ладно, я пойду.

— Только не уходи далеко, хорошо? И если вдруг встретишь в саду Дебору… Не знаю, что на нее сегодня нашло…

— То передам ей от тебя пламенный привет, — усмехнулась Николь. — С кисточкой!

Все время обеда Дебора просидела в своей комнате. Она пила черный — ну просто чернющий — кофе. Пусть у нее на самом деле заболит голова. Тогда ничего не останется, как вызвать доктора Чесбери, и Людвигу наконец станет стыдно за свою черствость.

Дебора снова глотнула вяжущей горечи. Какая гадость! Последний раз она пила подобное зелье вместе с Людвигом. Они тогда были еще совсем детьми, и им было жизненно необходимо не спать целую ночь, чтобы отыскать в мрачной глубине парка круг поганок, оставленных леприконами на месте несметных сокровищ. Какие они были наивные! Они тогда даже не догадывались о том, что мальчика и девочку может связывать что-то иное, кроме дружбы и поисков приключений на свою маленькую глупую голову.

Потом миссис Лидия Эшби умерла, и все перевернулось с ног на голову. Отец Людвига, который не мог оставаться в доме после смерти жены, продал участок и усадьбу со всей обстановкой ее родителям, давним друзьям семьи. С новыми владельцами остался и весь персонал усадьбы. Это был настоящий конец прошлой жизни.