Наполеон молча смотрел в окно дворца на горящую Москву. «Это они сами поджигают. Что за люди! Это скифы! — воскликнул он. Затем добавил: — Какая решимость! Варвары! Какое страшное зрелище!»

В конце концов, император решил переехать в Петровский дворец, тогда стоявший еще вне городской черты, среди лесов и пустырей, что и сделал.

Еще двое суток, 17 и 18 сентября, бушевал пожар, уничтоживший около трех четвертей города. Пожары продолжались, и собственно редкий день пребывания французов в Москве обходился совсем без пожара. Но это уже нисколько не походило на тот грандиозный огненный океан, в который превратили Москву страшные пожары 14―18 сентября, раздувавшиеся неистовой бурей несколько дней и ночей сряду. Наполеон все время был в самом мрачном настроении.

Император ясно понял, что теперь заключить мир с Александром будет еще труднее, чем было до сих пор. Увы, до него и теперь не дошло, что царь не желал мириться с ним ни при каких условиях.

Александр I никогда не забывал о существовании «Любимой сестры». Екатерину III братец упек в Тверь, а при подходе французской армии она бежала в Ярославль и уже оттуда наставляла Александра: «Москва взята… Есть вещи необъяснимые. Не забывайте вашего решения: никакого мира, — и вы еще имеете надежду вернуть свою честь… Мой дорогой друг, никакого мира, и если бы вы даже очутились в Казани, никакого мира»[53].

Александр категорически заверил сестру, что мира с Наполеоном он не заключит ни в каком случае. Но Екатерина этим не удовлетворилась и 19 сентября снова написала брату: «Мне невозможно далее удерживаться, несмотря на боль, которую я должна вам причинить. Взятие Москвы довело до крайности раздражение умов. Недовольство дошло до высшей точки, и вашу особу далеко не щадят. Если это уже до меня доходит, то судите об остальном. Вас громко обвиняют в несчастье, постигшем вашу империю, во всеобщем разорении и разорении частных лиц, наконец, в том, что вы погубили честь страны и вашу личную честь. И не один какой-нибудь класс, но все классы объединяются в обвинениях против вас. Не входя уже в то, что говорится о том роде войны, которую мы ведем, один из главных пунктов обвинений против вас — это нарушение вами слова, данного Москве, которая вас ждала с крайним нетерпением, и то, что вы ее бросили. Это имеет такой вид, что вы ее предали. Не бойтесь катастрофы в революционном роде, нет. Но я предоставляю вам самому судить о положении вещей в стране, главу которой презирают»[54].

20 сентября Наполеон написал Александру I письмо и отправил его с Иваном Алексеевичем Яковлевым (отцом А.И. Герцена). Богатый московский боярин не сумел вовремя покинуть столицу и попросил французов помочь ему уехать из сожженной Москвы.

В письме говорилось: «Прекрасный и великолепный город Москва уже не существует. Ростопчин сжег его. 400 поджигателей арестованы на месте преступления. Все они объявили, что поджигали по приказу губернатора и директора полиции; они расстреляны. Огонь, по-видимому, наконец прекратился. Три четверти домов сгорело, одна четвертая часть осталась. Это поведение ужасно и бесцельно. Имелось ли в виду лишить его (Наполеона) некоторых ресурсов? Но они были в погребах, до которых огонь не достиг. Впрочем, как уничтожить один из красивейших городов целого света и создание столетий, только чтобы достигнуть такой малой цели? Это — поведение, которого держались от Смоленска, только обратило 600 тысяч семейств в нищих. Пожарные трубы города Москвы были разбиты или унесены…» Наполеон дальше указывает, что в добропорядочных столицах его не так принимали: там оставляли администрацию, полицию, стражу, и все шло прекрасно. «Так поступили дважды в Вене, в Берлине, в Мадриде». Он не подозревает самого Александра в поощрении поджогов, иначе «я не писал бы вам этого письма». Вообще «принципы, сердце, правильность идеи Александра не согласуются с такими эксцессами, недостойными великого государя и великой нации». А между тем, добавляет Наполеон, в Москве не забыли увезти пожарные трубы, но оставили 150 полевых орудий, 60 тысяч новых ружей, 1 600 тысяч зарядов, оставили порох и т. д.

В заключение Наполеон вновь делает попытку примирения — «одна записка от вашего величества, до или после последнего сражения, остановила бы мой поход, и я бы даже хотел иметь возможность пожертвовать выгодою занятия Москвы. Если ваше величество сохраняет еще некоторый остаток прежних своих чувств по отношению ко мне, то вы хорошо отнесетесь к этому письму».

Ответа Наполеон, естественно, не получил. Тогда император еще раз попытался кончить дело миром и 5 октября послал в ставку Кутузова генерала Лористона. И снова безрезультатно.

Тут я замечу, что Наполеон преувеличил число русских полевых орудий, оставленных в Москве, видимо, включая в них небольшие старые орудия. Зато при отступлении от границы до Москвы трофеями французов по русским данным стали как минимум 155 полевых пушек.

По приказу Кутузова русская армия первоначально отступала по Рязанской дороге. Достигнув Боровского перевоза, войска с утра 5 сентября круто повернули на запад и, совершив замечательный фланговый марш-маневр с Рязанской на Старую Калужскую дорогу, к 20 сентября вышли в район деревни Тарутино.

Отход и положение русской армии после оставления Москвы

«В результате этого маневра русские войска прикрыли Тулу, Калугу и другие южные районы, являвшиеся их продовольственной и военно-промышленной базой, заняли фланговое положение по отношению к противнику, создали серьезную угрозу его коммуникационным путям и, наконец, получили возможность для установления и поддержания прямых связей с русскими армиями, действовавшими на юго-западной границе»[55].

Риторический вопрос, а почему это не было сделано раньше, то есть Кутузов не повернул на Калугу из Бородина или Можайска?

Общая численность русских войск при отступлении в Тарутинский лагерь (на 23 сентября) составляла 62 420 человек. Кроме того, в составе армии имелось 7690 рекрут и 15 530 воинов московского ополчения.

После оставления Москвы артиллерия 1-й армии состояла из 12 батарейных, 16,5 легких и 7 конных, а артиллерия 2-й армии — из 6 батарейных, 8 легких и 3 конных артиллерийских рот. Артиллерийские роты 1-й армии были сведены в 9 полевых и одну резервную, а 2-й армии — в 4 полевых и также одну резервную бригады. Всего в армиях имелось 622 орудия. Личный состав артиллерии (на 23 сентября) определялся в 8959 человек, из которых: 278 штаб— и обер-офицеров, 736 унтер-офицеров, 7773 рядовых строевого и 172 рядовых нестроевого состава.