class="p1">Куренков отсчитал несколько сторублевок, бросил деньги на прилавок, взял покупку и вышел из магазина. Стрельцова поспешила на улицу. Куренков стоял на тротуаре с видом нерешительным и озабоченным. Не спуская глаз с пакета, она сказала, что ждет его в субботу на пирог.

Куренков рассеянно ответил:

— Беспременно буду. Жди нас с Гаврилой. Бывай здорова.

Стрельцова озадаченно смотрела мастеру вслед. Он мог бы сейчас подарить ей панбархат. Зачем ему понадобилось оставлять у себя отрез до субботы? Или он купил не для нее?..

Куренков пришел в лесничество. Дома была одна Матвеевна. Куренков торжественно развернул перед ней пакет. Старуха ахнула.

— Мать, когда день рожденья Настасьи Васильевны?

— В марте было.

— Маленько запоздал. Однако не беда. Передай ей этот… Тьфу! Опять забыл, как называется! Скажи ей, Куренков, мол, поздравляет и просит не обижаться.

Шелковистая ткань легла на колени старухи. Она ласкала ткань, которую держала первый раз в жизни в темных, натруженных руках. Ворсинки бархата цеплялись за шершавую кожу рук. Мать, царица небесная, а цветы-то какие! Так и горят. Весь поселок позавидует Насте, а Стрельцова умрет от зависти.

— Куда же ты, Кузьмич? Чайку попей со мной. Скоро Настенька придет.

— Спасибо, мать. Я Гавриле обещал. Он меня поджидает.

Куренков ушел. Матвеевна отнесла отрез в комнату дочери. Старуха нетерпеливо поглядывала в окно.

Анастасия Васильевна удивилась. Отчего мать вдруг так и засияла, когда она вошла в дом?

— Настюша, ступай в свою комнату.,

— А что там?

— Ступай, ступай, — загадочно улыбнулась мать.

Когда Анастасия Васильевна увидела на своей кровати слепящее своим великолепием покрывало, лицо ее выразило крайнее изумление.

— Панбархат?! Откуда, мама?

— Михайла Кузьмич тебе пожаловал.

Брови Анастасии Васильевны гневно сдвинулись, в глазах пробежали молнии.

— Да как он смел?!

Матвеевна съежилась, оторопело забормотала:

— В честь ангела твоего… рожденья, стало-быть.

Анастасия Васильевна свернула ткань, вложила в руки матери.

— Отнеси ему сейчас же!

Матвеевна не двигалась. Анастасия Васильевна вышла на кухню.

Через час Матвеевна постучалась в избушку Парфенова и, вызвав мастера в сени, отдала ему злополучный отрез.

13

Анастасия Васильевна не пошла бы к Баженовым, если бы не книги.

Алексей Иванович привез много литературы по вопросам лесного хозяйства и предложил ей пользоваться его библиотекой. Это явилось для нее кладом.

Открыла Нина в нарядном шелковом халате, напудренная, благоухающая.

— Как мило, что вы пришли. Почему вы так редко посещаете нас? Я о вас спрашивала Алексея.

— Благодарю вас. Алексей Иванович дома? Я за книгами.

— Алексей Иванович скоро придет. Он у Куренкова со своими чертежами. Проходите, пожалуйста, — Нина пропустила Анастасию Васильевну в комнату и плотно прикрыла дверь. — Комары измучили, нет сил! Как вы можете работать в лесу?

— Ничего, комары нас не пугают. Мы их не замечаем.

— А мне они не дают покоя. На улицу не могу выйти. Нина опрыскала себя из серебряного флакончика. В комнате запахло сиренью. — Алеша целый день в лесу, ему нипочем. Садитесь, пожалуйста, на диван. Хотите конфет? Ленинградские. Мама прислала.

Красивые пальцы Нины с розовыми лощеными ногтями выбирали в коробке конфету. Анастасия Васильевна невольно взглянула на свои руки, знавшие физический труд с детства.

— Моя ленинградская косметичка прислала мне крем. Делает с кожей чудеса.

Нина открыла дверцу шкафа. На вешалках пестрели платья, халаты, пижамы. На полке стояла батарея банок с кремами, флаконов с одеколоном, коробок с пудрой. Нина взяла синюю баночку.

— Хотите, подарю?

Анастасия Васильевна поблагодарила и отказалась. Она не употребляла косметики. От постоянного пребывания на воздухе кожа утратила белизну, но приобрела здоровый смуглый оттенок. Нина оценивающим взглядом смерила фигуру Анастасии Васильевны, про себя отметила: «Грудь, бедра красивые, а лицо грубоватое. Глаза, правда, хороши, но брови слишком густы и широки». Анастасия Васильевна думала о своем: «Эта холеная, всегда хорошо одетая и причесанная женщина — его жена. Он любит ее. Она красива, не глупа, но любит она больше всего себя».

— Вы меня простите. — Нина подсела на диван к гостье. — Но я не могу понять, как вы могли избрать такую специальность? Женщина — лесничий. Работать в лесу тяжело и опасно. Алеша говорил, вы часто бываете в лесу, и одна. А если медведь? Или бежавший из лагерей преступник?

— В лес я беру с собой пистолет.

— О, вы храбрая!

Нина поиграла кистями пояса своего халата, осторожно сказала:

— Простите, но мне, кажется, профессия лесничего женщину огрубляет и… старит.

Быстрая усмешка пробежала по губам Анастасии Васильевны.

Нина, казалось, ее не заметила.

— Конечно, я понимаю ваше положение, приходится работать из-за куска хлеба. — Она полюбовалась своими ногтями. — Но можно же подыскать работу более спокойную и легкую.

— Я работаю не только ради куска хлеба, Нина Петровна. Я люблю свою профессию. И ни на что ее не променяю. А что касается «огрубляет и старит», то это, извините меня, рассуждения барынек.

Нина повела плечом. Помолчала. Ну что ж, она останется при своем мнении. Анастасия Васильевна перебирала книги на этажерке. По радио диктор говорил о событиях на Ближнем Востоке. Нина выдернула вилку из штепселя.

— На международной арене все так сложно, беспокойно, — сказала она, прижимая пальцы к вискам. — Лучше не вникать. Я вижу, вы увлеклись литературой о лесе. Как вы можете читать такие скучные книги? — Нина небрежно взяла одну из брошюр: «Мой опыт работы на трелевочном тракторе», — увидела портрет автора на обложке: лицо приятное. — Правда, он немного похож на артиста Самойлова? О чем он написал?

— О своей работе тракториста. Он работает на севере, в бригаде прославленного в стране электропильщика.

— Вот как? И в лесу можно прославиться на всю страну? Мне и в голову это не приходило.

Нина закурила сигарету, ее рука в кармане халата нащупала письмо Погребицкого. Нет, она должна вытянуть Алексея из этой дыры во что бы то ни стало. Погребицкий поможет мужу устроиться в городе — у него значительные связи, — и тогда для нее начнется настоящая жизнь. В поселке ей все было ненавистно: улицы, дома, люди и даже блеющие козы. Она с отвращением закрывала наглухо окна, когда на улице раздавалась песня подвыпившего рабочего. Ее раздражал собственный дом: печка, маленькие окна, примус, колодец. Она немного оживилась, когда в Хирвилахти приехали ученые из Ленинграда. Баженов пригласил их к себе. Нина страдала от того, что муж — маленький, незаметный инженер, без заслуг и ученого звания, и после гостей особенно ядовито корила мужа за неумение жить, за то, что он по доброй воле заточил себя и ее в лесу.

— А, у нас, оказывается, гости! — воскликнул Баженов, входя в комнату. —