Идеологический отказ активистов киберпространства от хиппи-культуры в пользу антигосударственных идей проиллюстрирован в «Декларации независимости киберпространства», опубликованной в 1996 г. автором текстов группы Grateful Dead Джоном Перри Барлоу. «Правительства индустриального мира, вы, изнывающие от скуки гиганты из плоти и стали, я пришел к вам из Киберпространства, нового пристанища разума, – пишет Барлоу. – От лица будущего я требую оставить нас в покое. У вас нет власти в нашем пристанище. У нас нет избранного правительства, и мы не желаем его»[65]. Благодаря дискуссиям, в которых он участвовал на форумах WELL, Барлоу также открыл либертарианский Фонд электронного фронтира (Electronic Frontier Foundation), защищающий хакеров.

Затем появился Питер Тиль, очередной выпускник Стэнфорда и либертарианец, основатель PayPal, один из первых инвесторов Facebook и основатель компании Palantir, финансируемой ЦРУ. Он никогда не скрывал своей неприязни к властным структурам и вопросам гендерного равноправия. В эссе для журнала Cato Unbound он пишет: «Начиная с 1920-х гг. существенное увеличение числа получающих пособие и расширение прав женщин – две печально известные и неподдающиеся либертарианцам силы – превратили понятие “капиталистической демократии” в оксюморон». Тиль, как и Барлоу, считает киберпространство страной без государственности: «Поскольку в мире не осталось по-настоящему свободных мест, полагаю, придется спасаться средствами прежде неопробованными, которые приведут нас в ранее неизвестные места; по этой причине я сосредоточил свое внимание на новых технологиях, которые как раз способны создать это новое пространство свободы»[66]. Питер Тиль поддерживал и был советником президентской кампании Дональда Трампа и финансировал судебный процесс против таблоида Gawker. В книге «Двигайся быстро и круши» (Move Fast and Break Things) Джонатан Таплин, почетный директор Инновационной лаборатории Аннерберга, исследует, как распространяется влияние Тиля на Кремниевую долину посредством его «мафии PayPal», других венчурных инвесторов и топ-менеджеров, принявших анархо-капиталистическую философию[67].

Когнитивные психологи задаются вопросом, почему обеспеченные люди вроде Тиля серьезно относятся к пришельцам и идеям вроде систейдинга. Пол Слович, эксперт в области оценки рисков, уверен, что у людей бывают когнитивные искажения, связанные с пространствами экспертизы. Мы склонны предполагать, что если человек является экспертом в чем-либо, то его экспертные знания автоматически распространяются и на все прочие области[68]. Поэтому люди уверены: если Тьюринг был гением математики, то он был прав и в своих соображениях о том, как устроено общество. Это особенно проблематично сегодня, в эпоху узкоспециализированного труда. Хорошо разбираться в компьютерах не значит разбираться в людях. И не стоит спешить делегировать принятие решений вычислительным системам, созданным людьми, которых не волнуют культурные системы (в которые мы встроены).

Сплетение предрассудков белых мужчин с мифом о гениях в области точных наук еще более губительно. Даже сегодня женщин и небелых реже признают математическими или технологическими гениями. В 2015 г. профессор Принстона С.-Дж. Лесли вместе с коллегами изучил стереотипы о способностях, то есть что предпочитает академическое сообщество – гениальность и ум либо эмпатию и работоспособность. Они пишут: «В пространстве академической культуры женщины представлены гораздо меньше там, где голый талант является залогом успеха, поскольку считается, что женщины априори менее одарены. Эта гипотеза распространяется и на слабую представленность афроамериканцев, поскольку эта группа является жертвой того же стереотипа»[69].

Гендерные стереотипы повсеместны для точных наук. Сама культура в этих науках устроена так, чтобы «навязывать маскулинизированные нормы и ожидания, ограничивающие исследовательские практики», пишут Шейн Бен, Хизер Ленч вместе с коллегами в статье 2015 г. «Дисциплинарные нормы точных наук предписывают ученым быть решительными, методичными, объективными, безэмоциональными, конкурентоспособными и настойчивыми – все эти характеристики ассоциируются с мужчинами и мужественностью, и женщины их считают прямо противоположными себе и убеждены, что точные науки не для них… чем больше женщины воспринимают среду (например, класс информатики) маскулинной, тем меньший, по их словам, интерес вызывает конкретное профессиональное пространство»[70].

Ситуация, описанная Бенч с коллегами, кажется актуальной и для кафедры математики Гарварда, альма-матер Минского. «Нынешние и бывшие студенты и члены кафедры – мужчины и женщины – говорят, что недостаток женщин среди преподавателей и студентов обескураживает абитуриентов, – пишет Ханна Натансон в статье Harvard Crimson в 2017 г. – На кафедре женщинам нередко советуют выбирать более легкие предметы; кроме того, взаимодействие кафедры со студентами и простое общение заставляют женщин чувствовать себя некомфортно, ощущать себя центром притяжения излишнего внимания»[71]. На кафедре математики Гарварда также нет ни одной женщины на руководящей должности. Впервые кафедра присвоила женщине звание профессора – высшее в академической системе – лишь в 2009 г. Затем сотрудница перешла в Принстон. После этого только трем женщинам предложили бессрочный контракт профессора, все три отказались.

Бенч с коллегами также описывают, как «позитивная дискриминация» способствует расширению гендерной пропасти в точных науках. В рамках своего исследования они предложили испытуемым – мужчинам и женщинам – пройти математический тест и затем спросили, как те, по собственному мнению, справились. Когда исследователи проверили тест и сверились с тем, как испытуемые оценили свои работы, оказалось, что мужчины уверенно полагали, что справились лучше, чем на самом деле. «Подобная переоценка результатов объясняется их бо́льшим, чем у женщин, стремлением заниматься математикой, – пишут Бенч с коллегами. – Результаты исследования показывают, что гендерная пропасть в точных науках, вероятно, обусловлена не тем, что женщины трезво оценивают свои возможности, но тем, что мужчины переоценивают свои».