Я, приезжая в Барнаул, обязательно посещал променад с членами Национал-большевистской партии. Кажется, с белобородым краеведом Родионовым меня познакомил Женя Берсенев, лидер нашей организации в Алтайском крае. Во всяком случае, помню, что Женя присутствовал во время экскурсии по городу с Родионовым. К истории края принадлежит горнозаводчик Демидов, я видел, если не ошибаюсь, два памятника этому птенцу гнезда Петрова, где длинные бронзовые букли парика падают ему на плечи. В самом Барнауле никаких особенных гор, но он самый крупный город на Оби, ближний к богатому Горному Алтаю и к Рудному Алтаю, к треугольнику городов Усть-Каменогорск—Лениногорск—Зыряновск, где в породе лежит вся таблица Менделеева. Вот Демидов туда и целил. А Обь, Катунь и их притоки были в XVIII веке единственными доступными дорожными артериями.

Солнце в тех местах мощное. Даже зимой. В самом Горном Алтае много больше солнечных дней в году, чем в курортных городах Сочи или Сухуми. Так что — воистину юг. Женя Берсенев — скорее хорошо начитанный интеллектуал, чем революционер. Для нас это не было секретом, так же как и его личные мелкие слабости. Он известен в городе как журналист, известно также было, что он лидер партии, и не более того. Так продолжалось несколько лет, никого покруче и посильнее Берсенева в Барнауле не появилось. Не то что Женя крут, скорее, напротив, это мягкий, белобрысый человек в веснушках, в очках. Он не великий организатор и с трудом собирал в лучшие времена несколько десятков национал-большевиков вокруг себя. Но мы в центре не огорчались, многие организации начинали вначале книжные интеллектуалы или даже отморозки, но затем под НБ-флаг стекались более активные люди. В апреле прошлого (2000) года я явился в Барнаул. До этого Берсенев побывал в Москве по каким-то журналистским делам.

В Барнаул тогда прибыли со мной мой охранник Николай, майор Саша Бурыгин. Это была моя первая поездка на Алтай, регион живо интересовал меня. По дороге я уже побывал в городах Красноярске и Новосибирске. В Барнауле мы переночевали у Берсенева. (Заметьте, что оба преждевременно погибших наших товарища переночевали у Берсенева. И Бурыгин, и Золотарев.) Мы хотели тогда скорее ехать в Алтай. Смотреть. Видеть. Нас познакомили с двумя знатоками края. С Золотаревым тоже. Но у него не было машины. Мы выбрали второго: заплатили старому приличному седовласому спортсмену денег, и тот повез нас через Бийск, Горно-Алтайск (единственный город Республики Алтай, да и тот расположен в десяти минутах езды от границы с Алтайским краем), Манжерок, Усть-Кан и далее, то есть в самый Горный Алтай. И помог нам найти для жительства пасеку. Через свои спортивные связи.

Перед отъездом мы сходили к Оби. С Берсеневым и барнаульскими национал-большевиками. Пили пиво, замерзли на ветру. По Оби еще время от времени гнало течением льдины. Второй раз я появился в Барнауле уже в мае, по пути в Москву. То есть первая моя поездка в Республику Алтай долго не продлилась. Однако я успел завести влиятельные знакомства. Познакомился в Усть-Коксе с главой администрации Гречушниковым, передал ему привет от депутата Госдумы Михаила Ивановича Лапшина, познакомился с владельцем турбазы в Усть-Коксе Овсиенко. В мае я опять сходил к Оби к речному вокзалу с ребятами из НБП. Постоял, попил пива. Уехал в Новосибирск и затем в Москву. В Москве я договорился с издательством «Лимбус-Пресс» о том, что напишу для них «Книгу Мертвых», что я и совершил в рекордно короткий срок, за 24 дня. Появившись в Барнауле в августе, я узнал, что Берсенева вызывали в местное ФСБ: «Зачем приезжал Лимонов?» В городе ползли слухи, во всяком случае, среди людей, близких к НБП, их родителей и сочувствующих, что якобы мои визиты в Алтай подозрительны. И что сопровождающие меня лица ведут себя подозрительно. На что я отвечал, что до 18 сентября 1996 года я путешествовал свободно без сопровождающих лиц, но после нападения на меня и взрыва в штабе подозреваю, что некоторые представители человечества желают мне вреда. Мы купили «уазик». В гостинице «Алтай» меня узнали, «уазик» стоял под нашими окнами. Бурыгина я с собою в этот раз не взял — ему надо было кормить семью. Отставной офицер, он работал охранником церкви. В этот раз с нами поехал Золотарев, я буквально соблазнил Виктора, вырвал его из рук московской девушки. Обская вода, отступая назад, превратилась вначале в Катунь, потом в Бию и Катунь, опять в Катунь, и вот мы уже катили близ речки Кокса по дороге в Усть-Коксу. На турбазе Овсиенко тоже подтвердил, что люди из ФСБ интересовались моим приездом. И парень с АЗС — в прошлый приезд он приходил к нам на турбазу — приносил пиво и рыбу, Андрей Шагин, по-моему, его фамилия, сказал, что да, органы интересовались. Несмотря на интерес органов, Овсиенко поместил нас на турбазе и на следующий день приехал с небольшим списком людей, к которым нам следовало обратиться на предмет подыскания жилплощади: Кетрарь Дмитрий Алексеевич, директор, правильнее было бы называть его бароном, стоял в этом списке первым. Вторым стоял Александр Николаевич Чайка, районный охотовед. Я собирался купить дом на Алтае. Но Обь уже тут ни при чем. Обь — это Барнаул. А далее она течет в Новосибирск.

В Красноярск я поехал в конце октября 2000 года писать книгу о Быкове. Взял с собой свою девчушку — «крошечную Настю», как я ее называю на страницах книги «Охота на Быкова». С тех страниц, к моему дичайшему неудовольствию, дорвавшийся до текста редактор (автор в тюрьме, помешать не сможет) вырезал некоторые эпизоды с ней. (У меня как крайнюю плоть отрезали, так было неприятно, когда я получил книгу и обнаружил обрезание. Надеюсь, издатель исправит во втором издании, вернет все, что касается моей девочки, на место.)

Крошечная она потому, что когда я ее в последний раз замерял, в ней было всего 157 сантиметров росту. Когда я уже сидел в тюрьме, ей исполнилось 19 лет. Один год крошечная Настя отучилась в Литературном институте и бросила его. Она отлично пишет изуверские истории и выклеивает из раскромсанных фотографий в журналах дичайшие коллажи. И она, конечно, не моя дочь, хотя я и называю ее моей девочкой. Она моя девушка. Между нами 39 лет разницы. Самая молодая соломенная вдова русской литературы.

Мы приехали в Красноярск, сменили пару квартир и, наконец, осели в квартире на углу улиц Горького и Ленина, прямо за музеем Ленина, точнее, там жил в 1897 году ссыльный рабочий, у которого бывал Ленин. Это обстоятельство спасло бревенчатый дом от разрушения, когда центр стали застраивать многоэтажками. Дом сделали музеем.

Я вставал около восьми, проходил на кухню, одевался и садился писать. Ударили морозы, выпал снег, в квартире было очень холодно. Крошечная Настя под шестью одеялами оставалась сладко посапывать в постели. Мне не хотелось покидать мою теплую куклу, но за книгу я уже получил аванс, и мне хотелось сделать начатую работу в темпе. Параллельно с собственно написанием первых глав книги я продолжал встречаться с персонажами трагедии Анатолия Быкова. Свидетельский характер книги позволял не ждать, когда соберется вся информация. Начал я хронологически — с детства и юности Анатолия Петровича, материалы о детстве и юности были мною собраны вначале в его родном городе Назарове и затем добраны в Красноярске. О нашей с Настей совместной поездке в Назарово немного информации есть в книге «Охота на Быкова». Есть в книге и сделанные Настей фотографии. Смешная, в апельсиновой дубленочке с капюшоном, с военным рюкзачком за плечами, она стала ходить у меня в красноярские магазины. Жили мы без излишеств — все деньги всегда поглощала партия. Обыкновенно покупалась курица по 41 рубль килограмм или мороженая горбуша, картошка, рис, макароны, для меня литровая пластиковая бутыль портвейна от 40 до 45 рублей за бутыль. Возвращалась она с рюкзачком, было слышно — долго топала по лестнице, в зубах какое-нибудь зеленое мороженое. Румянец во все щеки. Детский лучезарный вид в ее случае был обманчив — на самом деле внутри сидело травмированное самообороняющееся изо всех сил существо, готовое сжать клыки. Ее самое длинное произведение называлось «Девочка-бультерьерочка» — страниц сорок человеконенавистнических наблюдений над миром. Любимый певец — Мэрлин Мэнсон. В коридоре московской квартиры у нас висел его цветной портрет формата А2. Любимый герой — Чикатило, которого она ласково называла «Андреем». Он такой беззащитный, — говорила она. В городе начали готовиться к Новому году. Мы решили однажды все же пойти основательно погулять, так как я сказал ей, что в центре повсюду завезли ледяные глыбы и начали изготавливать из глыб ледяные скульптуры. Что даже есть ящеры. Мы оделись, взяли фотоаппарат и пошли. Она одела теплые колготки, сарафан, бомбер и сверху дубленку. А под капюшон еще вязаную шапочку с кистями. Мы пошли по проспекту Мира, шли долго, все измерзли и вышли к ледяному Енисею. Мы приехали в Красноярск, когда Енисей уже стоял замерзший. Нам и нужно было выйти к замерзшему Енисею, но мы вышли не туда. Мы хотели выйти к гостинице «Красноярск». Именно там, сказали нам по местному теле, «воздвигнуты наилучшие скульптуры в городе». Делать нечего — пошли обратно. У меня всегда очень горячие руки, я никогда не ношу перчаток. А она забыла свои варежки в Москве, хотя стала готовиться к поездке давным-давно, но вот забыла. Я взял ее за ручку, и мы пошли. Я в лоховском тулупчике из пропитанного серого брезента (сменял его некогда у Тараса Рабко на джинсы «Левис»). С бородкой, косящий под провинциального дедушку, и она, косящая под внучку. На самом деле такие два типчика вовсю совокуплялись!