Когда мы бросили с Владом войну, нам устроили отходную. Так случилось. Под давлением обстоятельств мы вынуждены были бросить любимую нами войну. А ведь как радостно, бравурно мы въехали в войну на броне бэтээра батальона «Днестр» с молодыми зверюгами в черной форме! Вы когда-нибудь ездили на бэтээре через города, с молодыми зверюгами? Железо оружия пылает на теле. Не ездили? Тогда вы жалкий тип, и только. Когда ты так едешь, то чувствуешь себя воином Александра, покоряющим Индию. Неведомую, загадочную, где танцуют голые красные женщины и дуют в раковину длинноволосые воины с белыми узорами на лице.

На лимане нам устроили отходную. Всегда осторожный, сдержанный спецслужбовец Шевцов, бывший прибалтийский мент, уже тогда полковник, впоследствии генерал, и глава КГБ в ПМР, чин из МВД Республики, прокурор, ну и полевые командиры поменьше, полегче весом и помоложе. Мы сели в избе, выстроенной на мостках над водой. Хата с причалом для катера. В плавнях на подступах уселись нас охранять бойцы. Чины МВД и прокурор изощрялись в изготовлении ухи, молдавское винище лилось кружками, то же происходило и с чачей. Мясо поедалось в невероятных количествах. Мои сотрапезники, включая Влада, оказались все с вместительными желудками, как у морских бакланов, пеликанов и прочих пернатых мешков, собирающих жратву впрок. У меня двойного дна в желудке нет, о чем я сожалел и тогда, и горько сейчас сожалею. Сколько несъеденного, сколько невыпитого! Какое темно-красное винище недопито, какие пахучие кусяры рыбы и маринованного мяса недоедены?! О!

Я еще не знал, что люди Шевцова угрохают через несколько дней Костенко. Я смотрел спокойно на лицо полковника. Я еще не знал, что таинственно погибнет в 1994 году, в то время как чистил пистолет, Сергей Кириченко, — здоровый офицер улыбается мне до сих дней с оставшейся у меня единственной фотографии (на ней Шевцов сжимает пучок лука). Я еще не знал, разумеется, что через 9 лет попаду в тюрьму. Счастливо кричали в камышовых зарослях птицы, пряталось в украинских тучах солнце, чтобы вновь выйти и озарить воды Приднестровской Молдавской сепаратистской Республики. И замаскировались в плавнях здоровенные бойцы, охраняя пирующее начальство.

Как говорят в таких ситуациях американцы, «мы имели хорошее время». Ездил где-то неподалеку с мирных переговоров и на мирные новоназначенный командующий 14-й армией генерал Лебедь. Плелись интриги. Из свеженезависимой Украины представители соседних армейских округов приезжали к Лебедю — предлагали поднять большую бучу. К независимостям еще никто не привык — им было восемь месяцев, ну, девять, от роду. Успешный пример Приднестровского бунта показал, что можно сделать. Еще никто не понял Лебедя. Шевцову еще предстояло пройти период очарования басистым генералом, период дружбы с ним, когда они вместе накачивались шампанским, и только после этого будет период злой вражды.

Так что мы обсуждали Лебедя, президента ПМР Смирнова, мирные переговоры, Молдавию, «румын», румынское телевидение, молдавское вино, судьбу знаменитых винных пещер в Крикове, качество оружия. Я спросил, помню, про генеральский револьвер, которым меня наградил командир батальона «Днестр». Еще обсуждали Ельцина, Гайдара, Москву…

Время от времени кто-нибудь спускался в резиновую шлюпку и греб куда-нибудь, дабы с потом вышла чача и можно было пить чачу и вино. Спустился и я и искупался в теплой, пахучей от камышей воде. Резиновая шлюпка была желтой. Несмотря на сердечность и внешнюю открытость пиршества на воде, многое скрывалось. Когда Влад хотел запечатлеть нас для вечности, из кадра убрали все оружие, а половина участников вообще вышла из кадра.

А как могло быть иначе? Все же они были из спецслужб, у них в крови было недоверие, с ними нельзя было быть друзьями. Когда нас везли ближе к ночи в Тирасполь, Шевцов уснул в машине, но вдруг, проснувшись, приказал остановиться, повернуть обратно и поехать по иному маршруту. В кромешной молдавской пахучей ночи слышны были одиночные выстрелы.

В октябре 1994-го убили Кириченко, замаскировав дело под чистку пистолета, позднее писали, что Сергей занимался продажей оружия. Примерно в то же время соперники стали теснить и арестовывать прибалтийских ментов, организовавших государство ПМР. Шевцов сам ожидал ареста. Но избежал опасности. Так что это еще не все — совершить успешную революцию и основать государство. Позднее еще нужно будет защищаться от бывших друзей. И защищаться до самой смерти.

О, как она была сурова! Мы сидели у зеленого замшелого пруда в Санкт-Петербурге на слабом майском солнце, и она просто третировала меня своим презрением. Кто эту маленькую, крошечную, можно сказать, особу научил так презирать? Никто, сама, инстинкт, возможно, тренировки, — отец некогда пил. Семнадцать лет, воинские брючки с накладными карманами, распущенные волосы, беретка, рюкзачок.

Мы приехали в Питер вчера утром. Нас встречали партийцы. Я обещал свозить ее, она закончила школу, в город на Неве. Она никогда там не была. Я допустил ошибку, потому что позволил увлечь себя в партийные дела. Надо было приехать делать партийные дела отдельно, раньше или позже, а я смешал личное с общественным. Депутат ЗС Леонов дал мне ключ от депутатского номера в гостинице «Октябрьская». Но к ключу от номера приложились сами собой человек пять или семь питерских активистов. Все это кончилось поздно ночью, и мой суровый ангел лежал одетый на второй постели в номере и смотрел телевизор. Я сел рядом с ней, когда все ушли.

— Ты пьян, — сурово сказал ангел.

— Настик, — сказал я, — я никогда не бываю пьян, я вынужден был провести этот вечер с питерскими «штурмовиками», как они сами себя называют. Большая часть уже даже не участвует в работе партии, но в свое время они много сделали для становления партии. Я не мог их оттолкнуть.

— Потому ты с ними напился, — сказал злой ангел и брыкнул ногами, недвусмысленно спихивая меня с ее постели. Все попытки примирения оказались напрасны. Я уснул один на моей постели. Засыпая, слышал, как она зло посапывает.

Утром я предложил ей сбежать, пойти побродить по городу одним. К 18 часам была намечена несанкционированная демонстрация у стены плача, у Гостиного двора, у самого выхода из метро. Я рассчитывал явиться прямиком на демонстрацию.

В мае в Европе всегда холодно. Не только в России. Я наблюдал ежегодный холод в Париже: дав распуститься каштанам, холод неизменно спускается на столицу Франции где-то в середине мая или в конце и стоит несколько недель. В Питере было холодно. Брезентовые брючки, английские сапоги, трогательная рубашечка, завязанная у горла, кофта, беретик, волосы. Когда ей было 16 лет, ей давали одиннадцать, впоследствии тринадцать. А она была punk с первого класса, ее втянул в движение старший брат, на четыре года старше ее. То есть при невинном личике дитяти она готова была на всякие гадости. И вот она порицает меня.

Весь день я выслуживался перед ней.

Встаньте здесь, девочка, — вот отличный монументик, это Геракл, здесь у прикрытых трилистником могучих яиц и рядом с бедрами воина будет отлично выглядеть ваша розовая физиономия блондиночки. Вот так, сейчас, отлично, — клац. Ах, вы хотели бы, девочка, быть запечатлены навеки на фоне этого храма убиенному царю, взорванному жестокими террористами? Пожалуйста! Я садился на корточки, я плюхался на колени на холодную землю, я сдерживал себя, боясь ее гнева, и не доставал фляжку, наполненную сладчайшей самогонкой. Потому что в Питере всегда холодно, а еще дул пронизывающий ветер, и пусть я не был вчера пьян, я редко бываю пьян, за год без малого нашего знакомства она впервые сказала мне такое, но я бы выпил, чтобы согреться.