сентября это словосочетание стало именем собственным, обозначающим место обрушения Всемирного торгового центра. В словарном определении нулевой уровень, или граунд-зиро, звучит как точка падения бомбы, то есть место на земле, непосредственно над или под которым произошел ядерный взрыв. Она почувствовала, что и в ее душе взорвалась какая-то гигантская бомба. Но ощущение и осознание произошедшего еще не настигли ее. Также она знала, что взрыв, возможно, произошел не сейчас, но реакция была той же – полнейшая апатия.

Они вошли в новое здание Всемирного торгового центра, чтобы сесть на метро. Если Мемориальный парк был средоточием смерти, то здесь царило средоточие жизни: светло, просторно и фешенебельно. Живые потоки посетителей двигались в разных направлениях. Она помнила, как в тот трагический день люди с сотого этажа летели вниз маленькими точками, напоминая опадающие листья. Все они разбились насмерть. И пожарные, устремившиеся наверх, тоже погибли. Теперь же в оживленном центре с обилием товаров бурлила жизнь. Неужто продай-купи и шагай-беги и есть те самые атрибуты жизни? А в тот роковой день такие же люди за доли секунды обратились в прах?

– Тут обычно делают фото на память: если встать у перил, вся площадь Торгового центра внизу видна как на ладони.

К нему снова вернулся тон заправского гида по Нью-Йорку. До этого, в Мемориальном парке, было не до фотографий, поэтому сейчас показалось неплохой идеей сделать памятный снимок на фоне Центра.

– Думаешь?

Она подошла к перилам и выпрямила спину, готовая для снимка. Он же глядел на нее немного сконфуженно.

– Дай мне твой телефон.

– А?

Большинство людей в подобной ситуации, даже не очень близкие, предложили бы сфотографировать на свой телефон, но он свой мобильный из кармана не вытащил.

– А, хорошо.

Ей пришлось довольно долго копаться в огромной сумке для покупок, прежде чем она извлекла сотовый. Вообще-то, видя, что поиск затягивается, он мог бы просто сфотографировать на свой телефон и позднее переслать фото (ведь они на связи), однако ж он все долгие минуты, пока она рылась в недрах необъятной сумки, просто отрешенно стоял в стороне. Чувствуя неловкость, она вновь подошла к перилам, он сделал снимок. Когда же возвращал телефон, ей показалось, что он как-то весь поник. Увидев явно неудачную фотографию, она захотела тут же ее удалить. Пригляделась повнимательней. Изображение было смазанным. «Так у него, похоже, руки дрожали!» – пронзила внезапная догадка. Не мешало бы добавить еще один пункт в ее сердечный блокнот:

1. Бормочет, как человек, живущий в одиночестве.

2. Слышит упреки, что ему на всех наплевать. Возможно, от жены или же от матери.

3. Оказывается, в Сеуле ему, студенту духовной семинарии, было очень и очень холодно…

4. …

Но так ничего и не написала.

– Пойдет фото? – направляясь к метро, поинтересовался он.

– Ну-у, скорее нет, чем да… Если честно, я бы его удалила.

Он хохотнул.

– А ты все такая же прямолинейная: эмоций своих не скрываешь и поступаешь, как сердце прикажет.

Она стерла с лица улыбку и внимательно на него посмотрела. Поразительно, как же хорошо он помнит о ее слабостях. А ведь то же самое говорил и ее муж. Между ними вдруг возникло гнетущее напряжение.

– Ну и хорошо. Тебя это совсем даже не портит. Никого милее в своей жизни я не встречал.

Она до сих пор не понимала, почему он тогда сказал это. И вообще, что означали его слова «было бы неплохо умереть вместе в том далеком море»… И как только в ее голове возник вопрос: «Да что он, черт подери, имеет в виду?» – с ее губ сорвался крик. Уже после пришло осознание, что так из нее выплеснулся гнев. Во время этой вспышки она пошатнулась, и он, испугавшись, хотел подхватить ее под руку, но она в сердцах грубо и резко его оттолкнула. Ей и самой было непонятно, что с ней происходило.

– Зачем ты говоришь все это?

Она не смогла произнести в конце фразы «только теперь». Но, стоя там, на просторной, сияющей великолепием площади Всемирного торгового центра, она хотела добиться от него ответа. Хотела задать тот самый вопрос, который привел ее сюда; вопрос, который подпитывал ее чувство вины все эти сорок лет: «Зачем ты мне, старшекласснице, говорил все те слова и почему не пришел на детскую площадку, хотя я сказала, что буду ждать? Отчего не отвечал на письма? А потом почти сразу женился на другой… И после всего этого… сейчас ты вдруг заявляешь… что было бы лучше нам тогда умереть и что никого милее в жизни ты не встречал?! Что все это означает? А? Ответь мне!»

Что-то подступило к стиснутому горлу, будто готовое вырваться наружу… Мысли пришли в полное смятение.

«Странное дело… но за минувшие годы я ни разу не пыталась найти ответы на эти вопросы».

Оба в замешательстве замерли в поражающем своим масштабом и великолепием пространстве Всемирного торгового центра. Он – бледный как полотно, словно прочитал все ее мысли. На ум пришли строки Пхи Чхондыка: «…было бы лучше, если бы последнего свидания не было». Мелькнуло желание сбежать отсюда прямо сейчас. Ее мучило раскаяние из-за того, что она согласилась на эту встречу. Как и вопрос: что, черт подери, значил ее внезапный всплеск злости и гнева? Загадка…

– Мне не хочется просить прощения.

После ее слов он на мгновение напрягся, а затем с улыбкой ответил:

– И не надо. Давай не будем говорить подобные вещи друг другу.

Они снова спустились в подземку, чтобы сесть на поезд.

– Я и сестру позвал на ужин. Помнишь ее?

Конечно, она помнила его миловидную сестру, которая была намного младше и пухлее своего высокого и худощавого брата.

– Как не помнить. А она тут? Мы с ней тоже были довольно дружны, – живо отреагировала она, на что он ответил:

– После того как я оставил семинарию, вся наша семья переехала в США.

– В год моего поступления в университет? Когда я уехала из того района?

– Да.

Ах вот оно что! Теперь стало понятно, почему на ее письма не было ответа. Ненастные ночи в Берлине. Сигналы бедствия, посылаемые ему с другого конца света, будто передаваемые азбукой Морзе, так и не достигли адресата. Неужели обида в том числе и за это таилась в недавней вспышке гнева? С одной стороны, она была рада встрече с его милой младшей сестренкой, а с другой – это ее немного расстроило. Как-никак ей все же хотелось за ужином хотя бы после бокала вина спросить: «Почему ты сказал мне те