— Леди постоянно лишаются чувств, причем по самым ничтожным поводам, — согласился доктор Джонс. — Иногда очень милое вечернее платье требует… как бы сказать?.. суровых ограничений.

Его глаза задорно блеснули, и Дорина рассмеялась тому, как деликатно он упомянул о корсетах.

— И бывает, что с ограничениями можно перестараться, — поддержала она.

— Вопрос в том, как вы чувствуете себя сейчас, сударыня.

— Совершенно здоровой, благодарю. Право же, его сиятельству вовсе не нужно было вас вызывать.

— Естественно, что он очень волновался о вашем здоровье. Я дам вам легкое снотворное, которое обеспечит хороший ночной отдых. Растворите этот порошок в воде, выпейте, и утром будете абсолютно здоровы.

Врач поклонился, и граф пошел проводить его. Когда они оказались в холле, доктор Джонс позволил себе говорить открыто, поскольку они с графом были старыми друзьями.

— Значит, у вас получилось?

— Прошу прощения?

— Эта леди. Я вижу, что из-за нее стоило так хлопотать. Ей удалось навестить вас, когда вам нездоровилось, несмотря на дракона?

— Дракона?!

— Вашего секретаря. Я встретил ее за порогом вашей комнаты, когда был здесь в последний раз, и она испугала меня до полусмерти. Ужасная женщина! Она выглядела мрачно и разговаривала мрачно.

— Но это…

Граф умолк и едва заметно улыбнулся.

— Доброй ночи, — сказал он. — Спасибо, что пришли в такой поздний час.

Он все еще улыбался, когда вернулся в библиотеку.

— Что такое? — спросила Дорина.

— Вы виделись с этим врачом, когда он был здесь в прошлый раз?

— Да, коротко, под вашей дверью.

— Как вы выглядели?

— Я переоделась в самые простые вещи, — сухо ответила Дорина.

— Я так и думал. Он вас не узнал. Он назвал моего секретаря «драконом».

— И не понял, что это была я? Кто бы мог подумать!

— Это потому, что в вас две женщины, — продолжал граф. — Вы — моя расторопная помощница и товарищ по инженерному цеху, который понимает все мои мысли и действия. Но одновременно вы — самая прекрасная женщина, какую я только встречал. Честно говоря, я…

Он сам себя прервал и быстро добавил:

— Но я ничего больше не скажу, пока вы полностью не выздоровеете.

Граф налил в стакан воды, высыпал туда снотворное и подал его Дорине со словами:

— А теперь выпейте свой порошок и ложитесь спать.

Как Дорина жалела, что он не договорил того, что собирался. Но она понимала, что момент упущен. Поэтому сделала, как было велено, и, взяв графа под руку, стала подниматься по лестнице.

Он довел ее до самой двери, а потом мягко высвободил руку.

— Спокойной ночи, Дорина.

Его взгляд был полон нежности.

— Спокойной ночи, милорд.

Граф смотрел, как за Дориной закрывается дверь. И потом еще долго стоял в тишине, как будто надеялся, что она отворится.

Наконец он повернулся и пошел к себе.

* * *

Снотворное скоро подействовало. Когда Дорина проснулась утром, солнце уже стояло высоко, и девушка поняла, что проспала гораздо дольше обычного.

По какой-то причине ее сны, а теперь и мысли, были во многом посвящены родителям и любви, которая связывала их двоих.

Дорина часто задумывалась, почему отец так и не женился во второй раз. Тогда он был бы не так одинок, и у него мог бы родиться сын.

Но из некоторых слов, которые говорил ей отец, Дорина кое-что поняла. Они с ее матерью так любили друг друга, что он считал невозможным или, быть может, даже нечестным поставить кого-то другого на ее место.

«Твоя мать была всем, о чем я помышлял, о чем мечтал и чего хотел с тех пор как стал достаточно взрослым, чтобы считать женщин привлекательными, — сказал он однажды Дорине. — С самого первого раза, как увидел ее, я влюбился и понял, что она та, которую я искал всю жизнь».

«Уверена, она почувствовала к тебе то же самое», — сказала тогда Дорина.

«Это была любовь с первого взгляда у нас обоих, — ответил он. — Мы были безоблачно счастливы, хотя пришлось преодолевать и трудности, и проблемы. — Отец задумчиво помолчал, а потом продолжил: — Я был занят, стараясь развивать свой бизнес и сделать его важным для страны в своей отрасли».

Дорина знала, что это правда, и он не хвастает.

«В то же время, — думала она, — как одиноко ему, наверное, бывало, когда умерла мама и он возвращался ночью с работы в пустой дом».

«Я бы ревновала, — думала дальше Дорина, — если бы у него был сын, которого бы он любил больше меня. С другой стороны, это одиночество, должно быть, давило на него и в конце концов стало невыносимым».

Если бы дома ждала нежно любящая жена, возможно, он бы не работал, как это часто бывало, ночами напролет и не перебивался бы скудными перекусами.

«Он сделал бы это для нее, но ни для кого другого», — подумала девушка.

Это была любовь.

Любовь, с которой она до сих пор не сталкивалась.

Мужчины делали ей комплименты.

Мужчины пытались целовать ее; но она все время переезжала с места на место и, не успев подружиться с какой-нибудь семьей где-то в Италии, по просьбе отца перебиралась в другую страну, язык которой еще не выучила.

Ей хотелось плакать.

Ей хотелось протянуть руку, вернуть назад эти годы и остаться с ним, а не постоянно куда-то уезжать.

Но сейчас уже слишком поздно.

«По крайней мере, они теперь снова вместе, — подумала Дорина. — А для них это единственный способ быть счастливыми».

Дорина задумалась, почему именно сейчас ее преследуют мысли о любви, которая связывала родителей.

Потом перед ее мысленным взором возникло лицо графа, его чудесная улыбка. Она слышала нежные нотки в его голосе, которые он как будто хранил для нее одной.

И тогда она поняла, почему все ее существо наполнено мыслями о любви.

Для нее теперь мир стал совсем другим. Все изменилось после поцелуев графа.

Дорине казалось, будто она по-прежнему чувствует нежное прикосновение его губ, и это странное ощущение заставляло сильнее биться ее сердце.

«Это любовь, — призналась она себе. — Я влюбилась в него. Я люблю его. Я поступаю неразумно, но теперь это неважно. Что сделано, то сделано».

Девушка лежала, вспоминая трепетный поцелуй графа и размышляя о том, как много он для нее стал значить и как трудно передать это словами.

«Если это и есть любовь, — подумала Дорина, — то она даже прекраснее, чем я ожидала».