которая сделала его имя столь популярным в народной массе. Захват Астрахани в 1670 г., затем всего Поволжья до Симбирска обратил бунт в крупное и грозное явление. Истребляя воевод и приказных людей, помещиков и всяких «владущих», бунтовщики сжигали с проклятием бумаги приказного делопроизводства, как москвичи в 1648 г. уничтожали с особой яростью купчие и всякие крепостные акты в разграбленных боярских домах. На место воеводского управления Разин ставил управление казацкого типа. Все это придавало его бунту характер движения, направленного против ненавистного народной массе приказного управления и крепостного строя. По мере успехов Разина силы его росли от притока крестьянской и посадской земщины, поднялись и волжские инородцы. Имя Разина стала повторять чернь по городам внутренних областей, в самой столице послышались снова воровские речи. Но Разин остался казаком, которому стечение условий исторического момента навязало роль вождя социального движения, по существу ему чуждого. Не случайно удача покинула его, как только он оказался во главе не казачьих шаек, а значительной земской силы. При первом поражении от войск князя Барятинского, далеко не решительном, он бросил крестьян-бунтарей на произвол судьбы, а сам бежал с казаками на Дон и был выдан Москве домовитым казачеством, которое не прочь было снабжать голытьбу боевыми припасами и поделиться с ней добычей, но и боялось ее. После казни Разина движение стало затихать и было подавлено, оставив по себе память в народных песнях и преданиях Поволжья. Размах этого бунта показал наглядно, как много еще предстоит организационного труда для водворения русской государственности и гражданственности на всем юго-востоке. Боевое положение московской власти на этих окраинах долго еще поглощало немало сил, отвлекая их от спокойной внутренней работы и увеличивая сложность и напряженность ее задач.

5

Общее состояние Московского государства делает понятным то направление, в каком шло при царе Алексее развитие государственной власти. Московское самодержавие переживает при нем время своего расцвета накануне перехода в обновленную иными влияниями императорскую власть его великого сына. Высоко стояла царская власть в сознании ее венчанного носителя и общества московского над страной, взволнованной сложными противоречиями своего быта и строя. Долго шедшая об руку с родословным боярством и связанная обычной стариной и пошлиной, власть царская освободилась от этих связей в бурные годы царя Иоанна и «великой разрухи». Возрожденная силами средних разрядов населения, людей служилых и тяглых – посадских, она в середине XVII в. отделяет свое понимание «государева и земскаго дела» от их «земскаго совета». Открыт путь для установления чистого абсолютизма, опирающегося в делах управления на приказную бюрократию, орган личной царской власти. 50-е гг. XVII в. – время, когда деятельность царя Алексея определенно вступает на этот путь.

Царь Алексей Михайлович вынес нелегкий опыт из первого пятилетия своего царствования. Он видел хищную корысть доверенных лиц, испытал жуткую и обидную встречу с раздраженной толпой. Мужества на разрыв со средой, запятнавшей себя лихоимством и произволом, у него не хватило: Милославские остались в силе, да и не они одни. Но царь ищет теперь новых сотрудников, умеет поддержать князя Н.И. Одоевского, А.Л. Ордина-Нащокина и др., направлявших государственную работу на более содержательный и творческий путь. Вокруг него нет готового правительственного круга; ему и возможно, и нужно самому подбирать сотрудников.

Аристократический уклад Боярской думы был сломлен бурями эпохи казней и Смутного времени. Новая династия сама себе создавала свой боярский совет, лишь отчасти по традиции считаясь с вниманием к «родословным» людям. Царь Алексей был воспитан в уважении этих традиций и вполне признавал, что боярская честь по отечеству – честь вечная, но суть ее, для него, не в каких-либо особых правах, а в долге «родословных» людей отличаться от «худых, обышных людишек» «в страхе Божием и государевом». Бояре более других «государевы люди», и боярская честь совершается на деле в меру служебной заслуги; бывает и так, что иные, у кого родители в боярской чести, а сами и по смерть свою не приемлют этой чести; другие же, много лет прожив без боярства, под старость взводятся в ту боярскую честь. Непристойно поэтому боярам хвалиться, что та их честь породная, и крепко на нее надеяться, а благодарить надо Бога, если Он за их службу обратил к ним сердце государево во всякой милости.

Эта теория, развитая царем Алексеем в переписке с близкими ему лицами, вполне отвечала действительным отношениям его времени. Боярство XVII в. ближе по типу к вельможным верхам «случайных» людей XVIII столетия, чем к своим историческим предкам времен старой династии. Мало в его рядах кровной знати. Зато оно доступно не только людям «меньших родов», но даже приказным дельцам и простым провинциальным дворянам, вовсе не родословным, но возвышенным царской милостью и собственной выслугой. Боярская дума царей Михаила и Алексея – чиновный и сановный совет при государе, далекий от того, чтобы иметь собственный общественный вес, свои традиции и притязания. Лишенная какого-либо определенного отпечатка, она – покорное орудие верховной власти. Современники отметили упадок влияния Боярской думы при царе Алексее. «Какия великия и малыя своего государства дела похочет по своей мысли учинити, – пишет Котошихин, – с боярами и с думными людьми, спрашивается о том мало; в его воле: что хочет, то учинити может». Падает и значение боярского сана. Цари XVII в. раздают его гораздо щедрее, чем бывало в старину. Боярство растет количественно, но теряет в политическом и социальном весе. Оно уже не является настолько определенной общественной группой, чтобы собрание «бояр всех» оставалось фактором государственной жизни. Его созывают на торжественные церемонии дворцового обихода, на Земские соборы, но значение государева совета перешло в годы царя Алексея к более тесному кругу «ближней думы». Ее полный состав – «бояре комнатные все» – то учреждение, которое создает «боярские приговоры» XVII в.; само ее название «комнатной» оттеняет ее характер придворного, личного царского совета, где, по словам Котошихина, «бывают те бояре и окольничие ближние, которые пожалованы из спальников или которым приказано бывает приходити». Но царь Алексей далеко не все дела обдумывал и решал даже с этой «ближней», «комнатной» думой. Возле него видим постоянно отдельных лиц, доверенных наперсников, по своему чину даже не думных людей, с которыми он думал свою «тайную» думу. Подвижная и увлекающаяся натура часто толкала царя на личное вмешательство не в общие только вопросы государственной жизни, но и в детали того или иного дела, крупного или мелкого, государственного или частного, церковного или дворцового; личная деятельность царя была настолько обширна и разнообразна, что в 1650-х гг. возник для нее специальный орган – Приказ великаго государя Тайных дел. Этот приказ вырос из личной канцелярии государя и до конца носил