с техникой. Он поцокивая языком ходил вокруг «хорьха». Он отчаянно крутил стартер полуторки, когда та не хотела заводиться. В его руках всё горело, и плешивый уроженец Печа сгорел в его руках в один короткий миг. Русский насадил его на длинный, зазубренный штык. Чатхо и не видывал таких. Кажется, такие штыки использовались в австро-венгерской армии в ту, Первую мировую кампанию. Откуда же его взял русский? Неужели трофей? Пожалуй, он слишком молодой и не мог воевать в ту, Первую мировую войну. Кровь хлестала из плешивого, как из молодого борова, но он даже не пикнул. Пурга быстро замела следы.

– Этот ещё жив, – сказал второй русский.

Этот был ещё моложе первого. Совсем мальчишка. Но молодость у русских не помеха свирепости. В их именах слишком много чужих, рычащих звуков. Их язык очень выразителен. Особенно брань. Старший из двоих, тот, что ранил Чатхо и заколол уроженца Печа, часто и витиевато бранится.

Они пристроили Чатхо под задний бампер полуторки. Первое время он боялся замёрзнуть до смерти, ждал наступления сонливости – предвестника близкой смерти от переохлаждения. Но спать не хотелось, руки и ноги не мёрзли. Беспокоили раны, но игривая позёмка бросалась в него горстями снега, и это приносило облегчение. Что если закричать? Может быть, тогда ему на выручку придут Ярый Мадьяр и тот русский старик, похожий на Микулаша, вешатель? Чатхо беззвучно открывал и закрывал рот. Порой ему казалось, что он кричит. Но вьюга была голосистей его. Несколько раз он пытался выбраться из-под полуторки, но тело не слушалось – он сделался слабым, как грудной младенец.

Вот его убийцы заглушили двигатель полуторки и завели «хорьх». Затем они, оставив автомобиль, подхватили тело уроженца Печа и куда-то его унесли. Некоторое время Чатхо не слышал ничего, кроме воя вьюги и монотонного тарахтения двигателя. Звуки то появлялись, то исчезали. Вместе со звуками пропадали и колкие кристаллики льда, именуемые снежинками. Они переставали язвить обнажённые щеки. В минуты прояснения сознания Чатхо молился о том, чтобы из дома наконец появился хотя бы Шаймоши. Уж этот бы справился с обоими русскими или нашёл какой-то другой выход. Шаймоши мог бы стасти Чатхо.

Ближе к рассвету его мучения умножил ослепительный блеск снегов. Если Чатхо зажмуривал глаза, то потом размыкать веки было непросто. Снег, налипший на ресницы препятствовал этому, и Чатхо старался почаще моргать. Русский снег! Как же мучителен его блеск. Вьюга всё ещё стенала, но теперь где-то в отдалении. Чатхо мог видеть кусочек ясного, усыпанного звёздами неба. Звезды на небе, звезды на снегу. Ах, он никогда не думал, что их блеск может причинять такие муки умирающему человеку. Умирающему? О нет! Чатхо не умрёт. Не сейчас.

Потом Чатхо услышал, как кто-то крутит рукоять стартера. Потом заурчало, забилось что-то под днищем автомобиля. Противно запахло выхлопом. Хлопнула где-то неподалёку дверь. Раздался странный, ритмичный скрип – кто-то быстро шагал по снегу, произнося слова на его родном языке. Кажется, он звал кого-то по имени. Кого? Может быть, уроженца Печа? Может быть, наконец настало время дежурства Шаймоши, и тогда он, Чатхо, спасён? Хлопнул выстрел, потом другой. Где-то неподалёку зазвенело, разбиваясь, стекло. Теплое, невероятно большое тело упало на снег совсем рядом с ним. Третий выстрел оказался не просто звуком. Третий выстрел оказался ударом в средину груди, в кость которой крепились его рёбра. Удар оказался не просто болезненным, но смертельным. Полуторка, снег, страх, проклятая Россия – всё исчезло. Чатхо показалось, будто порывом случайного ветра его оторвало от земли и понесло над сугробами к вершине невысокого холма. Там чернела угловая фигура колодезного журавля. Зачем его несёт туда?

– А-а-а-а! – закричал Чатхо.

Ему хотелось кричать долго. Он мог бы кричать и кричать, но что-то мягкое опустилось ему на лицо, препятствуя не только крику, но и дыханию.

Красивая, белокурая женщина – а может то был юноша? – склонилась к нему. Светлые пряди приятно щекотали его обмороженные щёки.

– Ну всё, Чатхо. Всё кончено. Они бросили тебя в колодец. Теперь ты свободен. Теперь ты наш.

Часть 2

Стылый ветер несколько раз задувал голубоватый, бензиновый огонёк, прежде чем Дани удалось раскурить сигарету. Странные у русских дома. Клеть, подклеть, зимняя изба, летняя изба. Кажется, девчонка говорила, что пастух жил один. Если так, то зачем ему такой большой дом? Обе лошади ночевали с ними под одной крышей – это ясно. Во всё время занимательной обвинительной речи Красного профессора он слышал их вздохи, звон уздечек, шорохи, тяжелую поступь.

Снова припомнились летние бои за Воронеж. В пригородах, да и в самом городе, деревянные дома местных обывателей горели, как свечки. Кто-то же рассказывал ему тогда, что русская изба – сложная конструкция, по которой можно до бесконечности ходить кругами. В русской избе действительно животные живут под одной крышей со своими хозяевами, а если это так, то вот эта вот низенькая дверь должна вести в нижний, полуподвальный этаж избы. Обычная русская щелястая дверь. Свободно в такую может проникнуть очень низкорослый человек или женщина. А может быть, и русский домашний бес, он же домовой, пользуется ею, чтобы свободно и без ведома хозяев покидать жилище.

– Ах ты чёрт!

Он действительно походил на чёрта – серое, узкое лицо, раздувающиеся крупные ноздри, пронзительно глаза, такие же юные и синие, как у Колдуна. Грязно выругавшись, чёрт ударил его чем-то твёрдым – прикладом! – под дых и прянул в сторону. Пока Дани барахтался в снегу, доставая из кобуры пистолет и снимая его с предохранителя, дьявол скрылся в снеговой круговерти. Пытаясь восстановить дыхание, Дани отчаянно хватал ртом насыщенный снежинками воздух.

Вдох. Бум! Бум! Бум! Выдох. Хлоп! Хлоп! Следующий вдох более глубокий, но ничуть не менее мучительный. И снова: бум! Бу-бум! Бум! Перестрелка! Оставив мысли о лошадях и дьяволе, Дани двинулся вдоль бревенчатой стены по узкой, полузапорошенной стёжке. Ледяной ветер завивал позёмку спиралями у него над головой, а он полз на карачках, опираясь на культю, сжимая пистолет правой, здоровой рукой. Он рассматривал следы. До него здесь прошло несколько человек, что и неудивительно. Где-то же здесь должны быть солдат и унтер с полуторки, Чатхо, Шаймоши и дед Матюха. Пять человек – целая толпа! Да ещё этот дьявол. Откуда он взялся?

За новыми хлопками выстрелов последовал отчаянный рёв.

– Что ты делаешь, Микулаш?! Это же партизаны!

Шаймоши! Его ординарец злобно костерил кого-то, обильно пересыпая свой простонародный венгерский отборнейшим русским матом. Дани прикинул. На пятерых карабин, винтовка и три автомата – неплохо!